Сборник
Шрифт:
— Надолго к нам? — безразлично спросил бармен.
— Навсегда, — сказал Шанур. — Я вернулся.
Бармен катнул к нему стакан, полный белоснежной пены, из-под которой сиял янтарный напиток, наклонился протереть стойку. Сказал — быстро:
— Уходи. Уезжай. Сейчас. Скорее.
Шанур посмотрел ему в глаза и качнул головой.
— Нет.
И бармен, сразу потеряв к нему интерес, вернулся к своим бутылкам. Шанур мельком оглянулся. С разных сторон медленно, словно нехотя, поджидая друг друга, подходили люди. Останавливались поодаль, поглядывая то на него,
Шанур узнал человека, хлопнувшего его по плечу. Но имя… почему-то он никак не мог вспомнить их имена.
— Э… — сказал человек. — Шанур?
— Да, — признался Шанур.
Женщина, вынырнувшая из-за плеча человека, уже основательно набралась, потому что бросилась на Шанура и намочила ему лицо слезами и поцелуями.
— Шанурчик! А почему тебя не убили?
Тот осторожно похлопал ее по спине. Одноклассница… кажется.
— Не знаю, — сказал он.
— Шанурчик… а Масенька убитый, и Серж убитый, а Ник в психушке. Один Фил здесь, но он пьет. Так пьет, что я ему уже не нужна!
— Слышь, отстань от него!
— Погоди-ка! — продолжая обнимать его за шею, женщина нащупала воображаемый микрофон. — Как вы нашли наш город после возвращения, Шанур? Не правда ли, он вырос и похорошел? Завтра на развороте городской газеты будет твоя фотография и интервью. Фотограф! Где фотограф? А, потом… Ты хорошо воевал, малыш? Много ты их убил? А их женщин ты насиловал? Они отличаются от нас? А детей? А теперь тебе все еще хочется убивать?
— Да отцепись ты! — кто-то оторвал женщину от Шанура, ее длинные ногти оцарапали ему шею. Люди сомкнулись вокруг плотным кольцом. Шанур сидел, свесив между колен руки. Чай, думал он. Сухая постель. Горячая вода. И чтобы ни одного человека. Или хотя бы один, но который бы смотрел в окно, а не на меня.
— Убирайся отсюда, — сказали ему.
А еще, думал Шанур, люди умеют между собой говорить. Разговаривать. Просто так. Ни о чем. О том, что дома тепло, что на улице дождь, что болят старые раны…
— Идешь на вокзал, — сказали ему, — покупаешь билет и сваливаешь отсюда. Чтобы даже вони здесь твоей не осталось. Никто тебе здесь жить не даст.
— Почему? — спросил Шанур, разглядывая пол. Грязный…
— И он еще спрашивает!
— Таких в зверинце держать надо!
— Давить ублюдков!
Шанур поднял глаза, с недоумением осмотрелся. Когда он встал, примолкшие люди попятились, не замечая, что он ниже многих из них ростом, и что правая рука его плохо слушается, и что при нем нет никакого оружия. Шанур перекинул мешок через плечо, глядя перед собой, пошел к дверям. Вслед ему летели свист и улюлюканья, и шутки, за которые бьют. Здорово бьют.
Дверь закрылась, отрезая звуки.
Дождь никак не желал заканчиваться. Шанур, правда, теперь полюбил дождь, потому что ТАМ всегда стояла хорошая погода. Всегда солнце.
Может, правда, пересидеть на вокзале? Но Шанур представил лавки, бесконечный говор, людей, текущих мимо, взгляды, отскакивающие от его лица, как
Шанур шел и шел, глядя себе под ноги, где бесконечно струилась вода. И вдруг остановился. Он еще не узнал этот дом. Но он пришел к нему.
Открывшая ему старая женщина взглянула устало, и не сказав ни слова, ушла. Она знала его с детства.
Она его не узнала.
Шанур открыл дверь в комнату резко, не сдерживая себя, но Фил даже не встрепенулся. Он валялся в кресле, как выжатая половая тряпка, но взгляд его тусклых глаз был еще вполне осмыслен.
— А, — сказал он, ничуть не удивившись. — Шанур.
Шанур сел. Уставился на Филиппа. С Филиппом все было кончено.
— А-а-а, — сказал Фил, поняв его. — Ты ведь и сам там… перед боем.
— Бой закончился, — тихо сказал Шанур.
— Закончился? — Фил засмеялся. — Кончился? Ты думаешь? Кончился! Это у меня… все закончилось. А у тебя… хочешь выпить, Шанур?
Шанур выпил, не сводя глаз с друга.
— Что? — смеялся тот. — Что? Встретили тебя? Уже встретили? Женщина твоя любимая? Друзья? Город родной? Эй, Шанур, — совет! Уезжай в тайгу! В джунгли. В пустыню. Или выжги себе лицо. Сделай что-нибудь с лицом, Шанур. А то тебя узнают! Меченые мы, меченые!
— Ну и что?
— А ты не понял? Все еще не понял? Это мы… я… знаю — кто ты и как воевал. А они не знают. Ты воевал — и точка! А они же теперь… миротворцы. Сначала и я не понял. Говорю: вы ведь сами восхищались, гордились нами… напутствовали, помнишь, Шанур? Как они нас провожали! Всем городом… А сейчас мать ко мне приходит: сынок, они говорят, ты убийца. Что, что я ей скажу? Нет, мама, мы не убийцы. Мы просто честно воевали. Как нас учили. За Родину. А еще мы хотели остаться в живых и не посылали своих людей на смерть за ордена и звания, как тот капитан… Кстати, Шанур, — это ты его убил?
Шанур молчал. Фил подмигнул, погрозил ему пальцем.
— Ты, я знаю! И все знали. Но никто. Никто не вякнул! Правильно, Шанур. Это ты правильно. Давно надо было. Мы все боялись… а сколько он ребят… ради своих погон…
Шанур молчал.
— Ты знаешь, — доверительно сказал Фил. — А я пью. И колюсь. Хорошо — не отвечаешь на такие вот вопросы. Мой тебе совет — смени ты лицо, Шанур. Или сразу садись на иглу. А помнишь Дадат, Шанур?
Фил заплакал.
Вошла старуха и сказала гневным дрожащим голосом:
— Уходите! Оставьте в покое моего мальчика! Что вам всем от него надо? Уходите!
— Хорошо, тетя Мария, — послушно сказал Шанур, поднимаясь. Оглянулся на пороге — Фил уже спал, улыбаясь. Великая вещь — наркотики. Жаль, быстро от них умирают.
Он вынес Филиппа из того боя. А здесь…
… Шанур успел отшатнуться, но лом все равно задел его по голове. Оглушенный, он упал на колени. Накинулись все, скопом — молча, с хаканьем… Слишком ошеломленный, чтобы сопротивляться, он скорчился в луже, закрывая голову. Пока кто-то не угодил ему по больной руке. Что-то вспыхнуло перед глазами и он перестал чувствовать удары — проснулся тот, давно и крепко спавший — и с воплем поднялся на пружинистые ноги…