Сценарии судьбы Тонечки Морозовой
Шрифт:
Мать быстро и твердо на нее взглянула.
– Если я узнаю, что ты хоть что-то выложила в интернет – вот из того, что сегодня происходило в институте, – я заберу у тебя телефон, планшет и компьютер. И это не шутка и не угроза. Я именно так и сделаю.
Настя скосила глаза.
Ужасно, но мать, кажется, действительно не шутила! Ее собственная мать, рохля, мямля и толстуха, вечная бабкина подпевала и подкаблучница!..
– А я тогда уйду из дома! – Это был пробный шар, и он пролетел мимо лузы.
– Скатертью
– Хорошо-о-о, – протянула Настя с угрозой в голосе. Раньше такой ее тон всегда действовал на мать. Та пугалась и сразу все разрешала. – А что мне еще запрещается ни с того ни с сего?! Фотки выкладывать нельзя, обсуждать нельзя, что еще?
– Выдумывать, чего не было, – сказала мать. – Вот как ты выдумала про часы.
– Да ничего я не выдумала! – наконец в полный голос заорала Настя. Мать обвинила ее несправедливо! – Часы на самом деле пропали! Что?! Съела?!
– Может, и пропали. Но с чего ты взяла, что Светлану Дольчикову… что Светлана Дольчикова погибла именно из-за них?! Да еще стала излагать свои соображения этому майору?!
– А что?! Нельзя?!
– Нельзя, – отрубила мать. – Ты должна отвечать на вопросы, если тебе станут их задавать, и говорить только правду. Все свои домыслы ты можешь рассказать мне или бабушке. Мы послушаем.
– Мать, ты че?! Ты совсем, что ли?!
– Тема закрыта, – объявила мать. – Вылезай, приехали.
Оказывается, они и вправду приехали. Дождик прошел, пока ехали, – Настя не заметила никакого дождя! А теперь возле родной калитки с одной выбитой, как зуб, штакетиной стояла большая весенняя лужа.
– Между прочим, – вдруг сказала мать весело, словно они не ругались всю дорогу, – замечено, что весенние лужи отличаются от осенних. Особенно майские. Смотри!
Настя как дура уставилась в лужу.
– Осенняя всегда темная, дна не видно, и в ней желтый лист плавает или жухлая трава. А весенняя прозрачная, не стоячая, вода ручейком уходит, и березовые почки нанесло, должно быть, ветер был сильный.
– Тонечка! – прокричали от соседних ворот. – Наше вам! Вы из мегаполиса? Как дорожная обстановочка?.. Здоровье Марины Тимофеевны как?
Мариной Тимофеевной звали Настину бабку.
– Дебил, – сквозь зубы пробормотала Настя и вброд через лужу ушла на участок.
Калитка влажно хлопнула ей вслед.
Этого соседа Настя ненавидела, вот просто – уууух как!.. Вот как ненавидят… врага!.. Он и был враг. Он строил глазки Настиной престарелой матери! Молодой лосяра при всех делах – «Лендровер», льняной пиджак, зимой стеганая куртка на клетчатой подкладке, знаем мы эти английские клетчатые подкладки, меховые мокасины, белоснежные рубашки, вечно в солнцезащитных очках, на участке у него красотища, как в журнале «Современная усадьба»!
И вот это чучело позволяло себе кокетничать с матерью, а та велась – противно хохотала, когда он с ней шутил, поводила плечиком, волосы откидывала так и эдак, гадость какая!..
Если б отец был жив!.. Если бы только он был жив!..
Мать с соседом продолжали амурничать у калитки, когда путь Насте преградила бабка-змея. Должно быть, в кустах таилась, поджидала.
– Настя.
Внучка решила ни за что не останавливаться. Она сразу поднимается к себе в комнату и там…
…А что там?.. Даже фотки не выложишь! Совершенно ясно, что мать распоясалась. И совершенно ясно, что, если Настя ослушается, ее лишат доступа к мировому разуму, и тогда она погибла! Погибла окончательно и бесповоротно, вот как… Дольчикова!
– Настя.
Внучка круто обернулась.
– Что тебе нужно?
– Я знаю, что произошло, – сказала бабка негромко. – Ужасное несчастье, бедная девочка. Но все-таки скажи мне, как ты ответила? Ты ведь успела… проэкзаменоваться?..
– Успела, – промямлила Настя.
Тут как-то нахлынуло все: и экзамен, и страхи, и точная Настина копия среди поступающих – прямо сестра-близнец, – и лохматый ректор, прервавший ее, как только она начала читать про «скобки года», и «ужасное несчастье с бедной девочкой», и как они сидели на кадке с Даней, а потом в толпе увидели ту самую Милу, а с ней Дольчикову – ведь в ту минуту Насте даже в голову не могло прийти, что знаменитая актриса, худенькая, маленькая, бледненькая девчонка, казавшаяся на экране значительной, высокой и взрослой, доживает свои последние минуты. Их осталось всего ничего.
Вот-вот она распишется в «Тихом Доне» и умчится по лестнице. Там, куда она умчится, кончится ее жизнь.
Навсегда. Насовсем.
…Даня сказал ей что-то о том, что не бывает романса о космических кораблях и танках, и вообще романсы бывают исключительно о любви…
…Какая разница, о чем бывают романсы, если кончилась жизнь? Окончательно кончилась! Дождь налил весеннюю лужу, но это уже неважно. Больше нет и не будет луж – ни весенних, ни осенних. Потому что больше не будет жизни!..
Настя ткнула рюкзак на темную скамейку под мокрый куст сирени, сразу же окативший Настину спину ледяными каплями, закрыла лицо руками и зарыдала.
Бабка подошла и обняла.
В бабушкину жилетку какого-то необыкновенного норвежского войлока – он служил поводом для особой гордости, и бабкина гордость за этот норвежский войлок страшно бесила Настю – она рыдала про «скобки года» и про то, что жизнь кончилась моментально и навсегда, и еще про свой страх, и про майора Мишакова с его идиотскими подозрениями, и про Даню, с которым ей так и не дали поговорить!.. Ведь ей просто необходимо было поговорить с Даней, а их… разлучили, разлучили.