Счастье 17.06.2009
Шрифт:
— Вы могли стать Желябовым, а стали Гольденбергом!
Семанов говорит, что думал над этой фразой много дней, повторял ее мысленно, представляя, как смутит она бывшего соратника. А Иванов отреагировал до оскорбительного спокойно:
— Нет, я не Гольденберг. Гольденберг повесился, а я еще жив.
— Вот видите, — смеется Семанов. — Я над своей репликой долго думал, а он сразу вот так меня срезал.
III.
1 апреля 1981 года главному редактору журнала «Человек и закон» позвонил первый замминистра юстиции (журнал принадлежал Минюсту СССР) и будущий генпрокурор Александр Сухарев. Попросил зайти в министерство.
—
Замминистра не скрывал, что инициатива увольнения Семанова исходила не из министерства. Он даже спросил уволенного главреда — скажи, мол, хотя бы по секрету, за что тебя? Семанов ответил не задумываясь: «Сочи». Депутат Хинштейн еще ходил в среднюю школу, а «Человек и закон» уже участвовал в информационных войнах между КГБ и нелояльными Юрию Андропову региональными руководителями — на страницах журнала регулярно появлялись разоблачительные репортажи о коррупции в Краснодарском крайкоме КПСС, которые писал журналист с характерной фамилией Цеков под диктовку сотрудников госбезопасности. О том, что дело совсем не в Сочи, Семанов узнает чуть позже, а пока, поскольку главный редактор центрального журнала — это номенклатура ЦК, — его пригласили на Старую площадь к заведующему сектором отдела пропаганды и агитации Наилю Биккенину, который предложил Семанову должность заведующего отделом в журнале «Преподавание истории в школе». Такая позиция показалась Семанову не очень соблазнительной, он отказался, решив, что сам без труда найдет себе интересную работу.
— А потом меня вызвал к себе Филипп Денисович Бобков (начальник Пятого управления КГБ СССР, отвечал за работу с интеллигенцией. — О. К.). Вначале говорил вокруг да около — просил быть сдержаннее, пересмотреть круг знакомых. Потом прямо сказал, что я веду себя так, что на меня может быть заведено уголовное дело. Я наглый был, нахал жуткий. Сказал ему, что лучше бы на Сергея Михалкова дело завели, а то неизвестно еще, на какие деньги он новый дом себе построил. На том мы с Бобковым и разошлись, а через несколько дней взяли Иванова.
IV.
После ареста Иванова Семанов понимал, что скоро придут и за ним. Архив раздал друзьям, жену проинструктировал, кому звонить и куда приходить («Опыт „Человека и закона“ пригодился, я же все время по тюрьмам и лагерям ездил и понимал, что там со времен Пилата все неизменно»), собрал какие-то вещи.
— Однажды рано утром, — я был с похмелья, голова болела, а тут звонок в дверь, — пришли двое в штатском. Принесли повестку — зовут на допрос в качестве свидетеля. Я еще спросил: а почему так срочно? Они что-то пробурчали, я поцеловал жену и пошел. У самого подъезда стояла машина, рядом с машиной еще какой-то молодой человек, как бы случайный прохожий, но он так тщательно от меня отворачивался, что я понял, что он там тоже не просто так гуляет. Мы сели и поехали в Лефортово.
В Лефортовском изоляторе Семанова встретил следователь Губинский — по словам Семанова, симпатичный интеллигентный молодой человек. Допрос продолжался десять часов. Губинский время от времени выходил из кабинета на полчаса-час. Семанов в какой-то момент не выдержал, сказал, что ему скучно сидеть одному и попросил что-нибудь почитать.
— И он тогда достал из ящика журнал «Континент» — на, мол, читай. То есть вот та литература, за которую он, сволочь, людей сажал, у них была как в парикмахерской — почитать, чтоб не скучно было.
Следователь Губинский, судя по всему, вообще был хорошим человеком — он даже посреди допроса отпустил Семанова позвонить жене. Жена уже не спала — в квартире шел обыск. Искали оригинал рязановского воззвания.
В десятом часу вечера Семанова отпустили домой до завтра — на следующий день была назначена очная ставка с Ивановым.
— Он очень нервничал, неохотно говорил, а если говорил, то такими выражениями, что мне оставалось только руками развести. «Кроме того, Семанов давал отрицательные характеристики деятельности руководителей партии и правительства». А сам на меня так смотрит, что даже жалко его.
V.
В 1994 году росархивовский журнал «Источник» опубликует рассекреченную записку Юрия Андропова в Политбюро «Об антисоветской деятельности Иванова А. М. и Семанова С. Н.». «В последнее время в Москве и ряде других городов страны появилась новая тенденция в настроениях некоторой части научной и творческой интеллигенции, именующей себя „русистами“. Под лозунгом защиты русских национальных традиций они, по существу, занимаются активной антисоветской деятельностью. Развитие этой тенденции активно поощряется зарубежными идеологическими центрами, антисоветскими эмигрантскими организациями и буржуазными средствами массовой информации. Противник рассматривает этих лиц как силу, способную оживить антиобщественную деятельность в Советском Союзе на новой основе». И далее: «В настоящее время и главный редактор журнала „Человек и закон“, член КПСС Семанов С. Н. в своем окружении распространяет клеветнические измышления о проводимой КПСС и советским правительством внутренней и внешней политике, допускает злобные оскорбительные выпады в адрес руководителей государства. По оперативным данным он пропагандирует необходимость борьбы с государственной властью и заявляет, что кончился „период мирного завоевания душ. Наступает революционный период... Надо переходить к революционным методам борьбы... Если мы не будем сами сопротивляться, пропадем“. Вокруг Семанова группируются лица, которые либо разделяют его взгляды, либо не дают ему по разным причинам достойного отпора».
«Учитывая эти обстоятельства, Комитет госбезопасности имеет в виду привлечь к уголовной ответственности Иванова А. М. Что касается Семанова, то представляется необходимым рассмотреть вопрос об освобождении его от должности главного редактора журнала „Человек и закон“. Решение о его уголовной ответственности будет принято в зависимости от хода следствия по делу Иванова», — писал Андропов. К уголовной ответственности Семанова так и не привлекли — на суде по делу Иванова он был свидетелем, но суд направил частное определение в Союз писателей — к Семанову предлагали принять дисциплинарные меры.
— У меня было три пути, — говорит Семанов. — Знаете, как богатырь стоит на распутье? Налево пойдешь — коня потеряешь, прямо пойдешь — голову сложишь, направо пойдешь — станешь педерастом. Я мог раскаяться, мог рвать рубаху и становиться диссидентом, а мог... Тут мне один знакомый священник помог. Он мне сказал: «Вы же добровольно вступали в эту свою партию? Значит, вы перед ней согрешили, вот и кайтесь». И когда меня на заседании парткома Союза писателей хотели исключать из партии, я сказал, что меня бес попутал. Мне эта формула очень понравилась — бес-то беспартийный, какой с него спрос.
В 1983 году у Булата Окуджавы вышел роман «Свидание с Бонапартом». Среди героев романа был крестьянин-бунтовщик по фамилии Семанов — фамилия редкая, и Сергей Николаевич уверен, что Окуджава так назвал своего героя именно в его, Семанова, честь.
— Там в конце есть такая сцена, как этот Семанов, уже безногий, раненный на войне, встречает барыню, против которой бунтовал, и говорит: «Прости меня, это бес меня попутал», — говорит Семанов. Из партии его так и не исключили, но на работу не брали пять лет — до тех пор, пока тот же писательский партком не снял с него наложенное по итогам «Дела Василия Рязанова» взыскание.