Счастье бывает разным
Шрифт:
Короче, Катюха приехала через полчаса. По-хорошему мне бы надо было перенести встречу, но тогда я могла бы долго ее не увидеть. Так что, наплевав на свои собственные проблемки, я бросилась встречать подругу.
Она вошла, и я, в который уж раз за свою долгую жизнь, восхитилась Катькой.
Вот дает же людям Бог, а? Жаль только, что не всем. Талия тонкая, попа чуть не бразильская, грудь как у кинозвезды.
Катюху я люблю не меньше себя, но, если честно, все равно это несправедливо. Ведь ее вечно влюбленному — в нее же — мужу, по-моему, глубоко безразлично, как она выглядит. Потому что Вовчик Чистов безвозвратно утонул в Катькином очаровании едва ли не с детсадовского возраста. Я ж помню, как он за ней бегал. А велела бы ползать — ползал бы. Мне даже его жалко было. Особенно когда Катюха увлеклась неким сибирским самородком, этаким живчиком, только уже не с атомным, а с термоядерным двигателем внутри.
К счастью для Вовчика — да и для Катюхи, наверное, — между ними произошла неуправляемая цепная реакция, и они разлетелись навсегда.
Точнее — я так думала, что навсегда.
Потому что Катька сварила кофе — она без него не жилец — и одной фразой взорвала мне мой утомленный мозг.
— Я ушла от Чистова, — сказала она.
— Мать, ты охренела? — заботливо осведомилась я.
— Так вышло, — не стала вдаваться она в подробности.
Я сразу поняла, в чем дело.
У нас на работе аж две такие истории одновременно. Явление первой любви во вторую молодость.
— Тот сибирский товарищ? — спросила я.
— Он, — вздохнула она.
— Ненадолго, — сказала я.
— Знаю, — спокойно ответила Катюха. — Теперь уже знаю.
После чего в голос разревелась.
Я чуть не умерла от страха. Чтобы Катька ревела? Да она и в детстве не знала, что такое слезы. Я-то сразу пускала сопли, чтобы мальчишки отвязались. Да и сейчас могу прослезиться от книжки или фильма. Но Катюха — человек-кремень!
Я бросилась ее обнимать, жалость переполнила мое сердце, но что я могла еще для нее сделать? Накапать валерьянки — наконец пришла здравая мысль в голову доктора медицинских наук.
Я встала на табуретку, чтобы дотянуться до аптечной полки, к счастью — низенькую. К счастью — потому что эта низенькая сволочь издала гадкий звук и предательски подогнула две ножки сразу.
Я чудом не упала, иначе проблемки враз могли бы стать проблемами — пацан в моем животе нагло изъявил недовольство моими же вынужденными телодвижениями. Думаю — ножками изъявил. И тоже, наверное, двумя сразу.
— Что с тобой? — теперь уже Катька забеспокоилась, даже рыдать перестала.
— Ничего особенного, мальчик зашевелился, — опустив долу глаза, скромно ответила я.
— Какой мальчик? Ты беременна? — не поверила Катюха.
— Ну, власть же призвала к повышению рождаемости.
— Ох, умница ты какая! — завопила Катюха и бросилась мне на шею. — А мне ни слова не сказала, — укорила через секунду, пережив уникальный для данного индивидуума приступ нежности.
— А ты ж не звонишь, — не удержалась я. — Не пишешь. Ведешь себя, как член правительства.
— Не язви, ребенок злой будет, — уже деловито сказала она. — Значит, так. Что у тебя с деньгами, с тряпками, с врачами?
— Да успокойся, неугомонная, — остановила я Катюху. — Все есть, и в достаточном количестве. Это ж не девяностые. (Вот тогда у нас в НИИ точно был пипец. Больные со своими бинтами в клинику госпитализировались.)
Мы еще довольно долго обсуждали тему моего материнства, Катька все никак не могла прийти в себя, но я точно видела, что она счастлива. Счастлива за меня. А это так приятно, когда за тебя кто-то счастлив!
Разумеется, не мог быть обойден вниманием и животрепещущий вопрос об отцовстве.
— Ты сделала ЭКО? — спросила Воскобойникова.
— Думаешь, я такая страшная, что могу заинтересовать только гинеколога? — парировала я.
— Я думаю, что ты, Машка, дура. И умница, конечно.
Высказав эту странную для члена правительства мысль (а может, они там все такие логичные?), Катюха продолжила допрос с пристрастием:
— Так все-таки кто папаша?
— Я его мало знаю, — честно ответила я. — Он две недели чинил мне баню на даче и ни разу не был выпивши. Мне показалось это весомым аргументом.
— Молодец, Машка! — вновь восхитилась моя подруга, и мне снова стало чертовски приятно. Хотя, с другой стороны, когда тебе сорок четыре, лицо похоже на картофелину и анфас не отличим от профиля, особо выбирать не приходится.
Впрочем, наплевать на все и всех. Кроме моего мальчика, разумеется.
И кроме подруги Катьки. Хотя другой у меня просто нет.
— Обожаю тебя, Машка! — наконец успокоилась Катюха и села допивать свой подостывший кофе. — Ты мне такой тюхой казалась в детстве.
— А сейчас — Моникой Беллуччи? — поинтересовалась я.
— А сейчас ты в сто раз круче меня. Я б, наверное, не решилась.
— Ну, видишь, я тоже долго не решалась.
Постепенно вернулись к ее жизни, и Катькина радость стала угасать.