Счастье – не пение жаворонка
Шрифт:
Да и отца Амелии тоже уже несколько лет в живых нет, в прошлом, тоже чернявого красавца. Спился папаня окончательно от… жизни такой, непутёвой. Теперь они оба там, и мать, и отец, за пределами земного бытия, то ли в аду кромешном, то ли, наоборот, в благоустроенном раю… Кто знает, что и как там Господь решает.
Амелия поставила ведро с водой на широкую скамью, рядом с умывальником, порожнее – на пол. Степан Акимович, стоящий перед ней с кружкой в руках, в кальсонах бледно-зелёного цвета, спросил:
– Ты чего, Амелка,
– Ничего, – проворчала его внучка, и тут же пошутила. – Вода в колодце закончилась, дедушка Степан.
– Всё у тебя, Амелка, всегда и везде не шибко здорово получается. Опять с кем-то поцапалась? Надоело мне тебя от народа защищать. Ты молодая, а уже такая вздорная. Так и норовишь кому-нибудь нос откусить.
– Они все с жиру бесятся. Задиристые. А я тоже, дедушка, хочу быть счастливой.
– Счастье, Амелия, не песня жаворонка над цветочными лугами. Его строить надо. Тут терпение требуется и уважение, прежде всего, к самой себе.
Она ничего на это не ответила. Сняла полушубок, повесила его на гвоздь, вбитый среди других, рядом с входной дверью. Села за стол, рядом с дедом, по-старушечьи тяжело вздохнула. Дед Степан взял из початой пачки папиросу «Беломорканал», сунул её в рот. Тут же лежали и спички. Он не торопливо закурил.
Едкий дым дал о себе знать. Ирина закашлялась. Дед стал руками разгонять рукой синее облачко, образовавшееся над ним.
– Чего молчишь, Амелка? Опять кому-то по рубильнику съездила? – деда Рудых мучило не праздное любопытство. Он понимал, что случилось опять что-то не ординарное и не приятное. – Негоже так себя вести. Выкладывай, внучка, всё, как есть!
– Никому я по носу не съездила, – неохотно ответила Амелия. – Надоели все!
– Чего ты не в духе и одно ведро с водой из колодца принесла? Что у тебя руки бы отвалились, если бы их два было? Не выпила же ты ведро воды по дороге. Какие-то фокусы постоянно происходят.
– Потому, что второе я вылила за шиворот соседке из шикарного дома, нашей доброй Раисе Егоровне, – вздохнула девушка, обхватив голову руками. – Это был у меня единственный выход из… создавшегося положения. А ей холодный душ полезен.
– Я уверен, что она – не снежная баба, – возмутился старик, – чтобы её ледяной водой поливать!
– Нет, конечно. Бакова не снеговик, но очень смахивает на него.
– Что ты творишь! Остановись же, Амелия! Успокой свой строптивый нрав!
Степан Акимович, явно, был не доволен. Правда, гневаться он на внучку не мог, да и, пожалуй, ни на кого другого. По характеру считался в Кедровой Выси спокойным и рассудительным. Добрый человек.
Но сейчас он озабоченности своей не скрывал.
– Смекалистая ты у меня девка и рисковая, – тихо сказал он. – Я вот так, как ты, никогда не смог бы поступить. В любом положении, сначала бы подумал. А ты раз – и свою глупость напоказ. За что же ты Бакову так невзлюбила?
– Пускай про моих родителей всякую словесную дрянь по посёлку не разносит! – начала оправдываться Амелия. – Не живётся ей спокойно. Старая кочерга! Предпринимательница гнилая и спекулянтка. На ценнике залежалых бананов печатными буквами пишет «Сибирские». Наглая и чумная баба. А ещё с высшим образованием.
– Это ничего. Знавал я и докторов наук, которые в разговоре обычном двух слов связать не могли, а если и получалось, то не всегда здорово.
– Я лично такого понять не могу, дедушка.
– Конечно, в нашей тайге, да и ни в какой другой, бананы не растут. Тут я в курсе. Грамотный – знаю. Но не поливать же Бакову за её тупость водой из колодца.
– Причём здесь её тупость? Она обзывала моих покойных мать и отца, и меня заодно. Ты это можешь понять?
Конечно же, Степан Акимович в душе был на стороне внучки и понимал, что Бакова – вздорная и наглая тётка. Но Амелия тоже вела себя не подобающим образом. Дед Рудых понимал, что к чему, и не совсем даже не потому, что когда-то учился в институте культуры. Ему жизнь многое подсказала, а не мудрые и другого порядка преподаватели клавишных музыкальных инструментов и сольфеджио.
Он долгое время в Кедровой Выси музыкальные кружки в клубе вёл, был даже его директором. На аккордеоне нормально играл. Здорово играл, увлечённо и задорно, одним словом. Не пустой человек.
– Да, знаю я всё! В курсе того, что ты и охотник хороший, и очень… культурный дед, – сказала Ирина. – Зачем мне об этом напоминать? Это ты для того делаешь, дедушка, чтобы ещё раз подчеркнуть, что я такая вот… непутёвая. К чему ты уже собрался мне активно напоминать о своих заслугах?
– А к тому, дорогая внучка, что ты даже полного среднего образования не получила. Всего девять классов! – малость вскипел Рудых. – Ничего не хочешь знать. Не желаешь! У тебя не имеется ни профессии, никакой цели в жизни. Ничего!
– Неправда! У меня есть профессия!
– Вагоны с углём может и медведь считать. Не цирковой, а наш местный, рядовой и необученный, из тайги.
– Я ещё успею где-нибудь поучиться… на заочном отделении.
– Куда-нибудь и когда-нибудь… А я ведь не вечен. Что ж ты будешь делать без меня? Я уже не молод…
– Я тогда отсюда уеду, дедушка, – тихо ответила Амелия, со слезами в голосе. – Мне ничего тут не интересно.
– Было бы, куда ехать, дорогая. Да и речь сейчас не про твои поездки идёт. Надо думать нам с тобой о том, что назревает.
– А что назревает?
– То самое и назревает. Минут через пятнадцать, сюда заявится наш участковый Дима Ребров. Представительница мелкой буржуазии Раиса Бакова просто так этого дела не оставит, – рассудительно и озабоченно пояснил дед. – Ты её водой из ведра облила. Неопровержимый факт. Эта дама, Амелка, всё сделает, чтобы тебя определить чётко… на нары. Денежным штрафом тут не обойдёшься. Тётка вздорная, но её понять можно.
– Ты шутишь, дед?
Конечно же, Амелия уже тысячу раз пожалела о том, что сделала. Но вот сейчас держала марку, что называется, хорохорилась перед родным… стариком.