Счастье: уроки новой науки
Шрифт:
Итак, насколько сильно мы адаптируемся к высокому доходу? Самый простой способ узнать это – выяснить, насколько реальный уровень доходов человека влияет на его представления о том, какой у него должен быть доход [75] . Мы можем спросить людей: «Какой доход после уплаты налогов Вы считаете для Вашей семьи очень плохим, плохим, недостаточным, достаточным, хорошим, очень хорошим?» По этим ответам мы можем выбрать для каждого индивида уровень дохода, который будет занимать промежуточное положение между «достаточным» и «недостаточным». Мы выясним, что этот «требуемый доход» значительно варьируется в зависимости от реального дохода индивида. Увеличение реального дохода на один доллар влечет за собой рост «требуемого дохода» на 40 центов [76] . Таким образом, когда я зарабатываю дополнительный доллар в текущем году, это делает меня счастливее, но в следующем году я буду отсчитывать мой доход от отметки, которая окажется на 40 центов выше. В этом смысле по крайней мере 40 % прибавки в текущем году «стирается» в следующем.
75
Van Praag and Frijters, 1999.
76
Оценки
Это измерение нашего пристрастия к доходу [77] . Вещи, к которым мы быстрее всего привыкаем и принимаем как должное, – это наше имущество: машина, дом. Рекламщики понимают это и приглашают нас тратить все больше и больше на «подпитку нашей зависимости». Однако другие виды опыта дольше сохраняют свою привлекательность: время, проведенное с семьей и друзьями, качество и надежность нашей работы [78] .
Если мы не сможем догадаться, что рано или поздно привыкнем к материальным вещам, мы будем слишком много вкладывать в их приобретение в ущерб досугу. Люди недооценивают процесс привыкания [79] . В результате в жизни возникает перекос в сторону работы и зарабатывания денег в ущерб другим занятиям [80] .
77
Существуют разные степени зависимости. Предположим, что Ht = f(ct - ct - l), где Н – счастье, а с – логарифм потребления. Мы начинаем со стационарного состояния и увеличиваем потребление на х % за период Т. Если = 1, мы имеем «полную зависимость» и потребление должно продолжать расти на х % в каждый период, чтобы сохранить счастье на уровне в период Т. Если меньше 1, мы имеем «частичную зависимость» и рост потребления мог бы в конце концов выравниваться, а счастье оставаться на уровне периода Т.
78
Frank, 1999; Frey and Stutzer, 2003a.
79
См.: Loewenstein and Schkade, 1999; Loewenstein et al., 2003; Frey and Stutzer, 2003b; Gilbert and Watson, 2001. Однако работодатели, кажется, понимают, что для укрепления духа работников необходимо, чтобы с возрастом они получали прибавки к зарплате, даже если те не соответствуют росту производительности труда. Это одна из причин, почему доходы человека в компании растут с выслугой лет больше, чем его производительность (см.: Frank and Hutchens, 1993).
80
Это искажение в пользу трат, а не создания сбережений, является основным (см.: Layard, 2005). Аргумент предполагает, что существуют корректирующие налоги.
Баланс между работой и жизнью
Среди жителей богатых стран больше всех часов работают американцы [81] . Как показывает приводимый ниже график, они работают гораздо дольше, чем в Европе. Это довольно странное различие, потому что производительность труда в час одна и та же, что в США, что во Франции и в Германии, и растет она с одинаковой скоростью [82] .
В большинстве стран и исторических эпох, когда люди становились богаче, они принимали решение меньше работать. Иными словами, они решали «тратить» часть своего дополнительного потенциального дохода на более полную частную жизнь. Последние пятьдесят лет европейцы продолжали придерживаться этой модели, и продолжительность их рабочего дня резко сократилась. Но не в США. Мы до конца не знаем, почему это происходит. Возможно, одной из причин являются гораздо более низкие налоги в Америке, делающие работу более выгодной [83] . Другой причиной может быть более удовлетворительная работа и менее удовлетворительная частная жизнь.
81
OECD Employment Outlook, 2003, p. 322. Австралийцы работают несколько дольше.
82
См.:annex 4.2.
83
См.: Freeman and Schettkat, 2001.
Более длинный рабочий день, конечно, увеличивает валовый внутренний продукт (ВВП). Вот почему в США выработка на одного рабочего выше, чем, скажем, во Франции [84] . В США также больше людей предпочитают работать, тогда как во Франции больше матерей и работников старшего возраста, решивших оставаться дома, и безработица на 3 % выше. В итоге в Америке ВВП на душу населения на 40 % выше, чем во Франции, хотя производительность труда в час та же самая.
84
См.:annex 4.2.
Неясно, какая из двух ситуаций лучше. Как мы отмечали выше, работу необходимо сравнивать с такими ценностями, как семейная жизнь, которой часто жертвуют в интересах работы. Еще слишком рано для систематического объяснения различных тенденций развития счастья с течением времени в различных странах. Но смелая идея заключается в том, что начиная с 1975 года счастье в США застыло на одной отметке. Тогда как в Европе уровень счастья вырос. Связано ли это каким-либо образом с тенденциями в соотношении между работой и жизнью?
Неравенство
До сих пор я обращался
85
По американской покупательной способности (см.: World Bank, World Development Report, 2000–2001, foreword; Всемирный банк, Доклад о мировом развитии 2000/2001, 2001, предисловие).
В течение четырнадцати месяцев Джойти Де-Лоури, секретарь в Goldman Sachs в Лондоне, сняла почти 4,5 миллиона фунтов стерлингов со счетов двоих руководителей, на которых она работала, и потратила эти деньги на себя. Более года оба ее начальника ничего не замечали [86] .
Эта история иллюстрирует твердое убеждение, которого придерживались экономисты XIX века: дополнительный доход важнее, когда вы бедны, чем когда вы богаты. Современные исследования подтверждают это убеждение [87] . Мы можем выяснить, насколько дополнительный доход увеличивает счастье людей, находящихся на разных точках шкалы доходов, и выясним, что выигрыш от дополнительного дохода становится тем меньше, чем богаче становится человек. По той же причине дополнительный доход сильнее отражается на счастье в бедных странах, чем в богатых.
86
См.: Economist, April 24, 2004, p. 30.
87
Это так, если считать средний доход в стране постоянным. См. также: Helliwell, 2003a, но его результаты относятся к ранжированию по доходам и оставляют открытым вопрос, что важнее – доход или разряд по доходам. В данной книге мы исходим из того, что счастье поддается измерению и сравнению. Относительно концепции измеримости см.:annex 4.3.
Этот психологический факт подтверждает, что, если деньги перейдут от более богатого к более бедному человеку, бедный с точки зрения счастья выиграет больше, чем потеряет богатый. Таким образом, среднее счастье возрастет. Вследствие этого в отдельной стране уровень счастья будет тем выше, чем равномернее распределяются в ней доходы – при прочих равных условиях [88] .
При таком подходе доход рассматривается в качестве релевантной детерминанты счастья: неравенство плохо, потому что дополнительный доход приносит меньше пользы богатым, чем бедным. Однако есть и совсем иная традиция, которая фокусируется на неравенстве доходов как на вещи в себе, – особенности нашего окружения [89] . Она утверждает, что у людей есть взгляд на неравенство как таковое. Предполагалось, что людям не нравится неравенство. Но появляется все больше свидетельств того, что некоторые группы (мобильные или кажущиеся себе таковыми) на самом деле его любят [90] . Это сложный вопрос, и о балансе таких предпочтений известно мало. Кроме того, неравенство, конечно, может влиять на качество социальных отношений. Однако до сегодняшнего дня не было очевидных фактов, доказывающих, что неравенство как таковое влияет на счастье индивидов в сообществе [91] . Но мы достоверно знаем, что польза от дополнительного дохода меньше, если люди богаты, и это становится главным связующим звеном между неравенством и средним уровнем счастья.
88
Если бы значение имел только разряд по доходам, тогда разброс дохода не оказывал бы действия на среднее счастье, поскольку средний разряд был бы фиксированным. Но пока еще нет очевидных свидетельств важности разряда в сравнении с относительным доходом.
89
Эксперты по здравоохранению также используют оба подхода. Например, высказывается мнение, что относительный доход влияет на здоровье и что неравенство оказывает более широкое «средовое» воздействие на общество (см.: Wilkinson, 1996). Наоборот, другие исследователи (Deaton, 2003) ставят эти выводы под сомнение и утверждают, что социальная составляющая здоровья может объясняться различием в абсолютных уровнях дохода. Факты, приведенные ниже на с. 210, свидетельствуют, что задействовано нечто большее, чем абсолютный доход, как утверждается в: Marmot, 2004.
90
См.: Graham and Pettinato, 2002; Clark, 2003b; Senik, 2003; см. также: Alesina et al., 2001, 2003.
91
См.: Helliwell, 2003a.
Еще один соблазнительный аргумент, выдвигаемый против политики по преодолению неравенства. Он исходит от тех, кто полагает, что налогообложение – механизм, препятствующий социальной мобильности, мешающий амбициозному молодому человеку выйти из нищеты и разбогатеть (поскольку нельзя разбогатеть за одно поколение). Я даже слышал, что некоторые считают, будто бы высокие налоги в Великобритании способствуют сохранению классовой системы. Это ерунда. Самыми бесклассовыми обществами в мире являются Скандинавские страны, в которых высокие налоги, хорошее школьное образование и царит культура взаимоуважения.
Итак, к чему же мы пришли? У нас есть хорошая теория того, почему прирост счастья оказался меньше, чем ожидалось: наши доходы росли по мере роста доходов других людей и точно так же росли наши ожидания в отношении комфорта. Главный механизм, который здесь действует, – это сравнение.
Он глубоко укоренен в нашей психологии. Если вы посмотрите на следующий рисунок, возникнет естественный вопрос: какая из двух вертикальных линий длиннее? Большинство ответит: та, что справа. Почему? Потому что она длиннее в сравнении с пробелами между двумя расходящимися линиями ниже и выше нее. На самом же деле обе вертикальные линии имеют одинаковую длину.