Счастье: уроки новой науки

Лэйард Ричард

На этот вопрос уже был дан ответ в теории группой блестящих экономистов в 1960-е годы, включая лауреатов Нобелевской премии Джеймса Мида, Джеймса Миррлиса и Амартию Сена [279] . Они начинают с того, что дополнительные доллары приносят больше счастья бедным, чем богатым. И поэтому мы должны облагать богатых налогами в пользу бедных. Но когда мы это делаем, мы ослабляем стимулы как для богатых, так и для бедных. Таким образом, когда мы поднимаем ставку налогов, общий размер пирога уменьшается. То есть мы должны остановить повышение налоговой ставки задолго до того, как достигнем полного равенства. Оптимум лежит там, где выигрыш от дальнейшего перераспределения перевешивается потерями

от уменьшения пирога [280] .

279

См., напр.: Mirrlees, 1971. Другими ключевыми фигурами были Тони Аткинсон и Джозеф Стиглиц (см.: Atkinson and Stiglitz, 1980; Аткинсон и Стиглиц, 1996). В 1970-е гг. росло разочарование Амартии Сена в счастье как социальной цели (см. главу 8).

280

Если мы начинаем с распределения доходов, более неравномерного, чем оптимальное, то на скорость, с которой мы движемся к долгосрочному оптимуму, будет влиять степень боязни потерь в кратко– и долгосрочной перспективе (см.: Layard, 1980).

Этот тип анализа применялся ко многим контекстам и даже в некоторых формах анализа затрат и выгод. Однако он так и не стал частью повседневной практики экономики, потому что эти блестящие экономисты так и не провели ни одного эмпирического исследования, чтобы установить скорость, с которой снижается ценность дополнительных долларов по мере того, как человек богатеет.

Современная психология делает это возможным. Для получения убедительных фактов потребуется время. Между тем мы действительно должны рассматривать деньги богатых и деньги бедных как имеющие разную ценность.

Часто можно услышать следующее возражение: нам не следует отказываться от возможности увеличить ВНП, потому что, если мы получим максимальный ВНП, мы всегда можем его перераспределить. Этот аргумент, часто выдвигаемый экономистами, упускает главное: перераспределять ВНП затратно – чем больше мы это делаем, тем больше он падает по причине уменьшения стимулов. Чем более равномерным становится распределение, тем меньше делается пирог. В какой-то момент затраты на дальнейшее перераспределение перевесят выигрыш в справедливости. В этот момент мы должны остановить всякое дальнейшее уравнивание, даже если доллар богатого человека по-прежнему будет менее ценным, чем доллар бедного [281] .

281

См., напр.: Layard and Walters, 1978, p. 323.

Именно в таком контексте следует проводить анализ затрат и выгод государственной политики. Следовательно, при этом мы должны приписывать меньшую ценность денежным выгодам и затратам, которые несут богатые, и более высокую ценность – выгодам и затратам бедных. Если мы затем одно за другим проанализируем все возможные изменения политики, мы сможем наконец прийти к наилучшему общему исходу с учетом наших первоначальных ресурсов [282] .

Значительная часть экономистов согласится с таким подходом в принципе (даже если он редко применяется на практике); и эти вопросы часто становятся предметом обсуждения. Однако два других вопроса, которые я считаю фундаментальными, обсуждаются гораздо реже.

282

К. Эрроу и Л. Гурвич (Arrow and Hurwicz, 1977) показали, как отдельные случаи принятия решений складываются в общий оптимум при условии, что нет эффекта масштаба.

Внешние эффекты

Внешние эффекты можно

наблюдать повсюду. Почти каждая наша крупная трансакция отражается на других людях, которые не являются ее участниками. Когда кто-то покупает «Лексус», он задает новый стандарт для всех соседей по улице. Когда компания рекламирует куклу Барби, она создает потребность, которой раньше не существовало. Если мы возьмем нашу «большую семерку» факторов, влияющих на счастье, на каждый из них оказывает глубокое воздействие поведение других людей.

Это явление послужит темой двух следующих глав, в которых подтверждаются основные факты, ставящие под сомнение нынешние экономические теории. Данная глава дает предварительное представление. Вот примеры некоторых внешних эффектов.

• Доход. Если доход других людей возрастает, я начинаю испытывать большую неудовлетворенность моим собственным доходом.

• Работа. Если мой друг получает премию за результаты работы, я чувствую, что мне тоже нужна такая премия.

• Семейная жизнь. Когда распространяется практика разводов, я начинаю чувствовать б о льшую неуверенность.

• Местное сообщество. Если в мой район переберутся мигранты, вероятность того, что меня могут ограбить на улице, возрастет.

• Здоровье. Если в округе появится больше учреждений социального обеспечения, вероятность депрессии у меня уменьшится.

• Свобода. То, что люди не могут высказывать свое мнение, делает мою жизнь бесцветной.

• Ценности. Если другие люди станут более эгоистичными, моя жизнь усложнится.

Эти примеры могут показаться довольно очевидными, даже банальными. Но такие взаимодействия редко принимаются в расчет при обсуждении экономической политики. Возьмем в качестве примера географическую мобильность. Каждое правительство имеет определенную позицию по этому вопросу, и она находит отражение в организации землепользования, распределении правительственных денежных средств между регионами, поддержке органов регионального развития и т. д. За последние годы в послании, исходившем от таких организаций, как Организация экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), говорилось о том, что рабочие должны чаще переезжать с места на место.

Как это отражается на «большой семерке»? Доход от этого, несомненно, увеличится, так как пере езжают обычно ради более высокой прибыли. Но, как мы увидим ниже, это приведет к дестабилизации жизни местного сообщества и семьи. В связи с этим, вероятно, увеличится число психических заболеваний и снизится уровень межличностного доверия. Экономисты не учитывают эти факторы, потому что плохо в них разбираются. Но несмотря ни на что, они продолжают выступать за большую мобильность.

Формирование ценностей

Особенно бесцеремонно экономисты относятся к формированию наших ценностей – или тому, что они называют вкусами. Под ценностями я понимаю то, какие вещи и какие виды деятельности мы ценим и сколько счастья приносит нам каждое сочетание тех и других.

Экономисты предпочитают думать, что ценности универсальны и неизменны [283] . Ибо, если ценности постоянны, изменения в поведении людей могут быть целиком объяснены изменениями в их доходе или стоимости различных альтернатив. Это ловкое применение бритвы Оккама: вы сокращаете до минимума список факторов, которые вы учитываете. Во многих случаях такой подход работает вполне неплохо.

283

Наиболее радикальным образом эта позиция заявлена в: Becker and Stigler, 1977. Для стандартной экономики благосостояния нет необходимости предполагать, что вкусы являются неизменными, достаточно считать, что конкретная политика не оказывает на них влияния.