Счастье в награду
Шрифт:
На следующий день Поль пришел снова — на сей раз с подарком, достойным такого фотохудожника, каким он являлся. Это был увеличенный портрет Гален — кадр, взятый из памятной видеосъемки в то воскресное утро, когда маленькие заложницы получили свободу, Лукаса вызвали к изуродованному телу ни в чем не повинной Бринн, а Гален заупрямилась и предстала перед камерой в своих варежках и пальто.
Поль, как истинный художник, оказался тогда совершенно прав. Из-за растрепанных рыжих кудрей и бирюзового пальто ее сухощавое бледное лицо просто потерялось в кадре. Так оно и было — в цветном варианте. Но когда снимок отпечатали черно-белым, первое, что привлекало взгляд и буквально захватывало, — это лицо женщины, одухотворенное отчаянной, безумной любовью.
В палату к Гален постоянно наведывались врачи, и особенно часто — Диана Стерлинг. Они слушали ее сердце и легкие, обследовали повреждения, скрытые под многочисленными повязками на груди, и в один голос заверяли, что заживление идет просто замечательно. Из чего следовали два вывода: либо Гален Чандлер — самая стойкая женщина в мире, либо они переоценили тяжесть травмы, полученной при переломе ребер.
Гален все еще не без страха вспоминала то, как качалась тогда на невидимых волнах, чувствуя тепло от льющегося ей на грудь сиропа — странный, неотличимый от яви сон. Или это не было сном? И Брэндон действительно полил ее горячим сиропом? Но разве ожоги могут заживать вот так, не причиняя ни малейшей боли?
Прошло еще несколько дней, и Гален уверилась, что это правда. До сих пор она не спрашивала о ранах на груди и интересовалась лишь тем, когда ее отпустят домой. Но в этот день доктор Диана Стерлинг явилась для серьезного разговора.
Это была долгая беседа, когда впервые без обиняков обсуждались ее шрамы на груди, на которые Гален так ни разу и не отважилась взглянуть, упорно откладывая этот момент на потом.
Наконец наступил вечер перед выпиской. Через несколько часов ее отпустят домой, к любимому человеку.
Уходя сегодня, Лукас особенно нежно поцеловал ее на прощание.
Завтра в поддень Гален выйдет из больницы. Но прежде нянечки помогут ей привести себя в порядок, вымыть под душем голову и с особой осторожностью — те места, что едва успели затянуться тонкой, уязвимой кожей. Потом она наденет свитер и джинсы, купленные заранее Лукасом, и свое бирюзовое пальто, и…
— Часы показывали девять. Обычно в это время Гален уже спала. Но в эту ночь перед возвращением домой ей было не до сна. Она с трудом сдерживала радостное нетерпение, ожидание счастья — и тревожное любопытство. Гален так хотелось своими глазами увидеть результаты «замечательного заживления»! Ей это просто необходимо. Ведь следующую ночь она надеялась провести вместе с Лукасом, в кровати под гиацинтовым балдахином. В ее кровати. А комната Лукаса будет ждать их в первую брачную ночь.
Гален все еще слишком слаба, чтобы заниматься любовью. Но Лукас мог бы просто обнимать ее, и следовало проверить заранее, какие места под повязкой окажутся самыми уязвимыми. Наконец ей удалось убедить себя, что откладывать дальше невозможно.
В ее отдельной палате имелось зеркало над раковиной в туалете. Большое, в половину человеческого роста, оно смутно отливало серебром, напоминая его темно-серые глаза — единственное зеркало в мире, имевшее для Гален значение. По крайней мере так она считала до сих пор.
Сначала Гален посмотрела на то место, что до сих, пор причиняло ей боль при каждом глубоком вдохе. Под кожей переливался лилово-желтый застарелый синяк — естественная реакция нормальной кожи на полученный во время падения удар. Рядом виднелся маленький круглый шрамик от трубки аппарата искусственной вентиляции легких и шрам побольше, через который хирургам удалось добраться до разорванной артерии. Надрез был сделан как можно аккуратнее, вдоль одного из ребер, и не бросался в глаза.
Синяк. И два тонких шрама от хирургического скальпеля. И то и другое со временем исчезнет почти без следа.
А что же другие раны? Это о них Диана Стерлинг говорила с таким многозначительным, серьезным видом. Именно их увидел Лукас в ту ночь, когда едва успел ее спасти. И от них она не чувствовала боли — только странное, липкое тепло.
Но в следующий миг ее скрутило от невероятной, жестокой боли — стоило увидеть то жуткое, безобразное, что скрывалось под белоснежной повязкой.
Это были раны, а никакие не ожоги. Какая-то невообразимая каша, всплеск хаоса, безумия, невиданной жестокости. Глубокие, зиявшие надрезы наносили беспорядочно и дико. И в то же время каждый из них выдавал общую жуткую цель: изувечить, изуродовать, изничтожить.
Гален кричала всем своим существом, сотрясаясь от безмолвного плача и муки женщины, у которой только что разбилось сердце.
Глава 26
— Привет.
— Привет, — ласково откликнулся Лукас. Было еще десять часов утра. Белые часы на каминной полке и голубой телефон одновременно подали свои голоса — получился радостный, веселый хор. Лукас как раз выключил пылесос: он закончил уборку и с удовольствием любовался результатами своего труда. Новый кусок коврового покрытия, положенный вместо залитого кровью, совершенно не выделялся. В десять тридцать из цветочного магазина доставят свежий букет весенних цветов. Вчера они с Гален договорились, что Лукас приедет за ней ровно в двенадцать, а до этого времени они не будут даже говорить по телефону, чтобы посильнее соскучиться и еще больше обрадоваться новой встрече. Но Гален все же не утерпела. — Мне заехать за тобой сейчас?
— Нет. Я уже не в больнице.
Лукас не мог пока сказать точно, обладает ли он по-прежнему способностью предчувствовать беду, несмотря на гибель Брэндона. Для этого требовалось время. Но судя по тому, как все внутри застыло от непередаваемого, неведомого доселе ужаса, он сумел почувствовать смерть.
Смерть мечты и надежды.
— Где ты, Гален?
— Уже на полпути в Канзас.
— Гален…
— Девятое мая.
— Что?
— Это дата нашей свадьбы — если ты не возражаешь. В этот год она попадает на воскресенье и вдобавок на День матери. А для меня особенно важно, что в тот же самый день, когда я покинула Канзас, мы с тобой начнем новую жизнь. Мне нужна эта отсрочка, Лукас. Честное слово. Иначе я не успею сшить себе подвенечное платье и Джулии тоже. А потом, надо же все-таки повидаться с матерью и пригласить ее на нашу свадьбу — раз уж ты сам предложил мне сшить для нее праздничное платье. Кстати, я уже подумала, кого нам стоит еще позвать. Конечно, Лоренса. Возможно, Джона и Фрэн и…
— Гален!
— Я бы хотела, чтобы нас обручили прямо на террасе, возле фонтана — если это можно устроить. Вот и еще одна причина, по которой следует подождать до мая. Тогда будет полно цветов. Я договорилась с одним очень милым человеком и заказала ему рассаду. Когда цветы распустятся, то будут очень красиво смотреться вокруг фонтана.
Да, Лукас в этом не сомневался. Но все эти цветы она могла бы получить прямо сегодня. Он сам заказал свадебный букет. И они могли бы пожениться уже сегодня…