Счастье Зуттера

Мушг Адольф

У Зуттера сложилось впечатление, что Леонора так много говорит о Зигги, чтобы ничего не рассказывать о себе. Да и о других, тех, с которыми Зуттер познакомился во время судебного процесса, она упоминала лишь мельком. Йорг фон Бальмоос, имевший «твердую репутацию» как художник, давно миновал свою высшую точку и появлялся на людях один или в сопровождении женщин, которые часто менялись. Об этом, как ни старался Зуттер, она предпочла умолчать. И почти ничего не сказала о намечаемой поездке в Грецию: Зуттеру лишь позднее стало ясно, что спутницей Леоноры могла быть только Ялука.

Зуттер расстался с Леонорой внешне приветливо, но внутренне опустошенным и разочарованным. О нем она столь же мало хотела знать, как и о Руфи. Он чувствовал, что не в состоянии сразу вернуться домой. Поездка в Сильс была подготовлена; Руфь еще накануне отвезла кошку в приют для животных и нашла в себе достаточно сил, чтобы самой упаковать свои вещи, да к тому же еще и собрать чемодан Зуттера. Это его растрогало; по тому, что и как она укладывала для него в чемодан, он мог судить, какие у нее были представления о его потребностях. Поэтому по прибытии на место он смотрел в открытый чемодан, как смотрят в зеркало, и если он не совсем в нем себя узнавал, то предпочитал промолчать и покупал забытое без ведома Руфи.

Он вывел машину из гаража, поехал в горный ресторан с красивым видом на окрестности — полюбоваться закатом солнца над залитым ослепительным светом городом. А заодно согрел пустой желудок поллитровой бутылкой красного вина. Когда около десяти вечера он вернулся домой, Руфь спала при невыключенном проигрывателе на диване, перед которым стояли упакованные чемоданы. Лицо ее было мокрым и покрасневшим. Он отнес ее наверх, уложил в постель, укрыл, выключил проигрыватель и поставил будильник на восемь утра. Вставать завтра слишком рано не было нужды.

Прошло полгода после ее смерти, но он все еще чувствовал слабое, как бы ощупывающее прикосновение ее руки, которой она держалась за его рубашку, когда он переносил ее ставшее таким легким тело из одной комнаты в другую. Он тогда подумал: пока все в норме, межпозвоночный диск держит. Сегодня он знал: это было последнее в их жизни прикосновение друг к другу.

13

Никогда не скажешь с уверенностью, как выглядит главный, но его легко узнать по первому появлению. Главный никогда не появляется в одиночку. Если с ним приходят четыре или пять особ, ему даже не требуется играть самого себя; хорошего главного это приводит в смущение. Главного обязаны играть другие.

Визит главного врача давно назрел, но прошло уже почти пять дней, а у кровати Зуттера он так и не появился. Иногда Зуттер смотрит на отвечающую за его здоровье, добросовестно заглядывающую к нему фрау Рукштуль как на жертву и чувствует себя не очень удобно. В том, что для лечения его пневмоторакса оказалось достаточно всего одной женщины, не было неуважения — ни к самому пневмотораксу, ни к этой женщине: сомневаться в ее квалификации не приходилось. И все же сомнение напрашивалось: она не шеф отделения, и хотя бы уже поэтому он хотел, чтобы к его пневмотораксу проявил интерес главный. Разве не ходят разговоры, что падение престижа профессии врача напрямую зависит от растущего участия в ней женщин?

Когда в палату вошел мужчина средних лет, чуть ниже среднего роста, глаза как у совы, в модном костюме, какие носят многие, он вполне мог сойти за профессора Нигга, заведующего хирургическим отделением, — его обход больных давно ожидался. Таковым он мог оказаться, даже если бы и вошел без свиты, еще и потому, что на нем не было белого халата. Почему бы ему не походить на представителя какой-нибудь фирмы? Тип служащего теперь уже далеко не тот, что раньше. Сегодня можно встретить даже безработного с плешью и залысинами.

— Цолликофер, рад встрече с вами, — представился мужчина, и хотя вид у него был отнюдь не радостный, Зуттеру было все же приятно услышать эту старомодную формулу вежливости. — Доброе утро, господин Гигакс. Надеюсь, вам уже лучше? Я из органов правосудия и хотел бы немного поговорить с вами. Могу я присесть сюда? Спасибо.

Он не сказал «из полиции» и не представился следователем, а пожелал лишь немного поговорить. И пока он собирался с мыслями, его совиные глаза быстро оглядели палату.

— Пустовато у вас, — заметил он. — Даже книг нет. Я думал, вы тут читаете. Приятно почитать на досуге, пока тебя ремонтируют. И телевизора нет. Чем же вы заняты весь божий день?

— Ничем.

Взглянув на него с сожалением и одновременно удивлением, Цолликофер сказал:

— Будь вам лет этак двадцать, я бы подумал: вот несчастный. А так говорю: снимаю шляпу! И воздал бы должное вашей жизненной мудрости, если бы не знал, что вы все время думаете о своей кошке. Поэтому лучше скажу сразу: ей теперь хорошо.

«Умеет строить законченные фразы, употребляет даже условные придаточные, какое наслаждение», — подумал Зуттер. И тут же испугался: «Ей теперь хорошо». Эту фразочку он не раз слышал на похоронах.

— Она мертва? — спросил он.

— Нет, совсем напротив, если ваша почитательница говорит правду. — Он вынул из портфеля конверт, на котором маленькими буковками было написано: «Господину Эмилю Гигаксу, срочно».

— Письмо вскрыто, — сказал Зуттер.

— Оно было оставлено в субботу в приемной, к сожалению, мы не знаем кем, — пояснил Цолликофер, — и его прочитали уже несколько человек. Наши служащие обязаны проверять почту, это их долг перед налогоплательщиком. Тем более если это было единственное письмо, пришедшее для вас после несчастного случая.

Зуттер прочитал письмо, в котором было всего несколько строк.

Дорогой Зуттер, я узнала, что к тебе никого не допускают. Поэтому сообщаю письменно: не переживай по поводу кошки. Она у меня, чувствует себя хорошо и страстно ждет твоего возвращения. Твой чертенок.