Счастье™
Шрифт:
– А вдруг это не просто книжка, Мэй? Вдруг это Книга? Та, которой все ждали? Избавление от проблем, слабостей, внутренних противоречий. Вдруг, а? Вдруг Тупак Суаре вывел универсальную формулу? В каждой книге есть зерно истины, но никто не видит его по-настоящему. Даже приблизительно. То есть у нас потому столько этих дурацких книг по самосовершенствованию, что ни одна не работает! Если появится эффективная книжка, я останусь без работы, к чертям собачьим!
– Эдвин, сбавь тон. Что ты кричишь-то? Давай-ка иди домой. Отдохни, или, может…
– Не могу, – его глаза блестели, – только
– Жена? Убить?
– Да. С помощью секса. Это просто невыносимо – каждую ночь одно и то же. Одинаковая чудо-техника, одинаковые потрясающие оргазмы. Секс убьет меня, Мэй! Смейся, смейся… Но это правда. Она хочет убить меня. Я еще жив только благодаря ее месячным. А она все талдычит: «Прочти книгу, Эдвин. Прочти книгу. Ведь это ты ее редактировал. Прочти раздел о Ли Боке. Когда оба партнера используют одну точку, выходит лучше». Это просто какой-то культ. Точно в секту сайентологов вступила или типа того. И каждую ночь, каждую проклятую ночь. Я словно увяз. Увяз в чем-то… ну не знаю. В чем-то ужасном. Я даже не могу сосредоточиться. Заметила, как я отощал?
– Отощал? Ты всегда таким был.
– В самом деле? А что ты скажешь на это? – Он придвинулся ближе и зашептал: – У меня теперь постоянная эрекция. У меня и сейчас эрекция.
Мэй тоже понизила голос:
– Что ты мне предлагаешь с этим сделать? Эдвин невольно рассмеялся и ответил шепотом:
– Делай что хочешь, только его не трогай.
– Хорошо, не буду. Обещаю. – И продолжила обычным голосом: – Что я вижу! Ты улыбаешься? Наконец-то это снова ты, Эдвин де Вальв, мой старый знакомый, которого я терпеть не могу. Давай что-нибудь закажем. Есть хочется. Сельдерей и вода без газа не очень-то питательны.
– А что, если это та самая Книга? Что тогда?
– Господи, Эдвин. Опять ты начинаешь…
– А что, если Тупак Суаре сорвал банк? Что, если все числа, все части, все слова соединены в нужном порядке, в нужное время? Словно тысяча обезьян писала тысячу лет. А Тупак Суаре просто нажал на правильные клавиши?
– Эдвин, тысяча обезьян не писала ее тысячу лет. Тысяча обезьян будет писать ее вечность. Теоретически иногда будут случайно появляться «Гамлет» или «Унесенные ветром».
– Или «Что мне открылось на горе».
– Ты полагаешь, эту книгу написали мартышки?
– Конечно, нет. Просто чисто теоретически, если некто написал книгу, где все правильно…
– Эдвин, мартышкам еще долго над ней корпеть. Бесконечно долго.
– Вот именно! Но бесконечность включает в себя все числа. У любого события, которое произойдет – цитирую – «в одно из мгновений бесконечности», одинаковая вероятность случиться через две секунды или через миллион лет. Шансы равны. С математической точки зрения, у мартышки одинаковые шансы собрать «Гамлета» с первой попытки, равно как и с тысячной. Почему? Потому что у бесконечности нет границ, все события равновероятны. Тупаку Суаре удача могла улыбнуться и сейчас, и через миллиарды лет.
– Откуда ты все это знаешь? Я думала, ты не в ладах с математикой.
– Я и не в ладах. Просто вчера вечером смотрел «Звездные врата». Но физика там все равно достоверна. А его имя? Прочитай «Тупак» задом наперед. Что получится? Понимаешь, Мэй? Понимаешь?
– Нет, Эдвин. Не понимаю. Я понимаю только, что ты много работаешь, мало спишь и смотришь плохую фантастику.
– Ну хорошо, а как же теория хаоса? Ты знаешь, что трепет крыльев бабочки в Китае может вызвать тайфун… ну не знаю… где-то очень далеко. А гибель общества может стать результатом как незначительного события, так и серьезного переворота. Скажем, публикации на первый взгляд обычной книги. Бабочка взмахнет крыльями, и в другой части света пронесется тайфун. Теперь понимаешь?
– Знаешь, мне кажется, – философски сказала Мэй, – что надо прикончить эту проклятую бабочку. Сколько же можно вызывать тайфуны, кораблекрушения и землетрясения за сотни тысяч километров? Хочешь решить проблемы мирового порядка, вначале отыщи и раздави эту бабочку. При чем тут Эль-Ниньо? Все дело в проклятой бабочке.
– Мэй, я не шучу. Мы не знаем, какие разрушительные силы, какие серьезные события может вызвать самый обычный и незначительный поступок.
– И почему обязательно бабочка? Можно ведь придумать новую метафору. Отчего бы навозному жуку из Абердина не вызвать внезапное обострение артрита у новозеландских овцеводов? По-моему, образ «бабочки с трепещущими крыльями» давно устарел. Может, ныне арканзасская комнатная муха топит нефтяные танкеры в Мадридском море? Или…
– И чего я тут распинаюсь… – Терпение Эдвина подошло к концу. – Серьезно, Мэй. Я не шучу. У меня плохое предчувствие. В рекламу книги не было вложено ни пенни. Мы не выслали ни одной рецензии – и никто не написал рецензии в ответ. Тем не менее за неделю ее смели с полок. Как это объяснить, Мэй?
– Эдвин, ты прекрасно знаешь, что главный секрет успешной торговли – народная молва. Так книги продаются лучше всего. У тебя может быть прекрасный маркетинговый план, но отсутствие устной рекламы может разрушить лучшие рекламные разработки. Это и произошло, только наоборот. Помнишь «Небесное пророчество»? Автор не нашел дешевого издателя, напечатал за свой счет и продавал с машины у книжных магазинов…
– Но успех пришел не сразу. Понадобились годы, Мэй. А тут лишь пара недель. И никто не ездил на машине и не продавал ее повсюду. Народная молва в чистом виде. Когда книжку резко начали раскупать, Пол из отдела маркетинга провел опрос читателей. Сама знаешь, в отделе маркетинга всегда наготове, ловят последнюю тенденцию и следуют ей. В общем, Пол протестировал читателей «Что мне открылось на горе». Знаешь, что выявил опрос? Ожидания читателей оправдались на сто процентов. Сто процентов, Мэй.
– Эдвин, ты что – веришь исследованиям маркетологов?
– Я спросил Пола: «Неужели прямо сто процентов? Это невозможно с точки зрения статистики. Сколько людей ты опросил? Десяток?» «Нет, сотни. Тысячи. Мы включили опросник в последний тираж». Обычно ответы присылают процентов десять читателей, если повезет. А тут знаешь сколько? Все. Все до единого. И тут Пол говорит: «Конечно, не совсем сто процентов. Мы округлили. Если быть точным, то девяносто девять и семь десятых процента». И знаешь что, Мэй? Меня эти девяносто девять и семь десятых процента пугают больше, чем сто. Не знаю почему, но это так.