Счастье™
Шрифт:
– Да, – подтвердил Эдвин. – Само совершенство. Совершенное Зло.
Глава двадцать седьмая
Две следующие недели Опра приглашала Тупака. Он стал завсегдатаем передачи – стоило ему появиться, как рейтинг взлетал до небес. Вупи уступила Тупаку центральное место, в Интернете расплодились фан-клубы и чаты, где обсуждались «послания Суаре», книги шли на ура. «Сутенир» не справлялся с объемами допечаток, поэтому пришлось заключить договоры с полудюжиной других компаний. Тупак снова вещал с экрана, изливал вселенскую любовь, излучал великолепие. Вскоре Эдвин перестал смотреть. Ничего нового: Суаре твердит свою псевдомистическую чушь, а публика наслаждается. Он просто бесконечно цитировал фрагменты своей книги, но люди все никак не могли наслушаться.
Тем
И вот однажды произошло невообразимое. В его кабинете кипа самотека, макулатура… исчезла.
Все утро лил дождь, и Эдвин, вернувшись с обеда, напоминал унылую дворнягу – газета сырая, пиджак хоть отжимай, зонт вывернут наружу. Он потопал у порога мокрыми ботинками и направился в свое крохотное убежище.
Но замер на полпути.
– Ирвин!
Стол практиканта Ирвина стоит по ту сторону коридора, и обычно самого Ирвина не видно. Только хохолок на макушке торчит из-за горы рукописей. Он так долго уже разгребал кучу мусора, что все забыли, как он выглядит. Однако сегодня его было видно целиком. Груда рукописей исчезла, стол сверкает чистотой. Блокноты сложены по размеру, ручки и скрепки аккуратно выстроились в ряд.
– Ирвин, а где макулатура? Почтальон еще не приходил?
– Приходил. Но ничего не принес.
– Ни рукописей? Ни заявок? Ничего?
– Нет…
– Не может быть. – И без того мокрого Эдвина прошиб холодный пот. – Это очень плохо. Очень плохо.
– На самом деле, мне показалось, что перерыв к месту, – сказал Ирвин. – Всю неделю их становилось меньше и меньше. Вчера было совсем чуть-чуть, а сегодня вообще ничего.
– Ты ничего не понимаешь, – сказал Эдвин. – Макулатура – показатель общественного состояния. Пойми ты, все эти писаки – предвестники малейших его сдвигов. Они – лакмусовая бумажка, канарейка в шахте. Макулатурные авторы – наш авангард. Они нужны нам, все эти бездарные никто. Нам нужны эти несостоявшиеся души, желающие прыгнуть выше головы. Нам нужны их художественные романы и трех-частные трилогии. «Иссиня-светлые» волосы и «не-моргающий газ». Макулатура необходима обществу, понимаешь? Если она исчезнет, за ней последует остальное. И это плохо. Очень плохо.
Сушиться Эдвин не стал. Роняя капли, он помчался прямиком к Мэй. Дверь оказалась открыта, он вбежал без стука и выкрикнул:
– Тупак Суаре – жулик!
Мэй взглянула на него без малейшего интереса:
– Эдвин, уйди. Я занята.
– Мэй, самотека больше нет. Совсем нет! Понимаешь? Вот начало конца. Сегодня конец макулатуре, завтра – нашей привычной жизни. – Он сам поражался тому, как яростно звучал его голос.
– Эдвин, выйди из кабинета. У меня нет времени.
– Мэй, не мартышки написали эту книгу, а компьютер. Тупак Суаре – жулик. Программист, а не писатель. Он просто ввел в компьютер числа. Понимаешь, впечатал все подряд книги по самосовершенствованию, а остальное сделал компьютер.
Мэй поневоле заинтересовалась:
– Компьютер, говоришь?
– Вот послушай. Я зашел перекусить в гастроном, а в это время в какой-то полуденной радиопередаче брали интервью у нашего уважаемого автора. Обычная слащавая дребедень наподобие: «А как на вас снизошло прозрение…» И вдруг Тупак теряет бдительность и допускает промах. Промах незначительный, но многое объясняющий. Беседа велась о том, что красота есть во всем, – меня так и подмывало позвонить: «А что же уродство? В нем тоже можно найти красоту?» И вот один тип дозвонился и говорит: «Цифры – вот самое прекрасное творение природы». Природы, представь себе. На что Тупак отвечает: «Да, вы правы. В цифрах есть своя прелесть. По-моему, двоичная система – это космический танец красоты. Когда я программировал под „Юникс“, я часто ощущал…» И тут ведущий говорит: «Но вы же родились и выросли в деревне на севере Бангладеш, где нет ни электричества, ни водопровода?» На что Тупак говорит: «Да, я изучал программирование, когда прибыл в Америку». Ведущий: «Но ведь вы приехали в Америку только в прошлом году. А до этого жили в горах Тибета, верно?» И в голосе Тупака явно послышалась паника, он заволновался: «Верно. Я жил в горах. Я побывал во многих местах. Жизнь – это путешествие, а мы – всего лишь странники. Все страдают. Все исцеляются. Мы должны любить каждое живое существо». И далее по тексту, пошло-поехало, банальность на банальности. Никто больше не заметил этот промах. – Эдвин долго молчал. – Понимаешь, Мэй? Видишь, к чему я? Тупак Суаре – компьютерщик. Он придумал какую-то гениальную систему. Программу, с помощью которой создал универсальную книжку по самосовершенствованию. Вместо миллиона лет ему понадобился миллион байт. Или как там оно называется. Понимаешь? Потому-то он не позволил мне изменить ни слова. Потому настолько важно было оставить все как есть. Мэй, это программа. Программа создала книгу. Не космическое просветление, а компьютерная программа.
– Но рукопись набита на машинке.
– Вот именно! Потому он и гений. Возможно, он запрограммировал компьютер имитировать шрифт машинки. А маргаритки? Слюнявая пошлость. Но теперь я понимаю, какой это удачный ход. Кто заподозрит, что компьютер наклеил маргаритки на титульный лист? Грандиозно!
– Все, Эдвин. Больше не смей ко мне приходить. Ты и так отнял у меня массу времени и сил. Ты делаешь из мухи слона. И более того – не приноси мне больше кофе.
– Что?
– Что слышал. Не приноси мне больше кофе.
– Цитата из Нила Даймонда? При чем здесь кофе? Тупак Суаре считает, что установил рай на земле. Но мне-то лучше знать.
– А что, если ты не прав, Эдвин? – Мэй встала, посмотрела на него холодным жестким взглядом. – Что, если Тупак действительно спустил небо на землю? А мы сейчас живем в аду? Этот город, это здание, кабинет – может, это и есть преисподняя. Может, Американская мечта – просто ад на земле, бесконечная, непрерывная, бессмысленная погоня. Может, мы пленники адской карусели, Эдвин. Тебе не приходило это в голову? Может, Тупак Суаре предлагает нам способ остановиться и слезть с нее. Знаешь, Эдвин, Тупак Суаре – не Антихрист. И не разработчик дьявольской программы. И не злобный компьютерщик. И не святой. Он просто самый популярный в этом месяце. Его послания скоро сойдут на нет, как бывало со всеми. Это просто книга, Эдвин. А в книгах нет счастья. Поверь мне, уж я-то знаю. Хотя сейчас могу и ошибаться. Может, Тупак Суаре действительно достиг невозможного. И благодаря ему на земле воцарится рай. И я только обрадуюсь, если горя убавится.
– Ах вот как? Тогда послушай вот что! – Эдвин порылся в карманах. Достал сложенную ксерокопию и прочитал: «Это панацея от всех человеческих бед. Наконец раскрыт секрет счастья, о котором столько спорили философы!» Секрет счастья. Мэй, слышишь? Секрет счастья.
Мэй была озадачена.
– Ну и что? Ведь книга кому-то понравилась? Чем это плохо? Тебя не устраивает «панацея от всех человеческих несчастий» или «секрет счастья»?
– Ты знаешь, откуда эта цитата? Кто автор? Англичанин Томас де Куинси. Он имел в виду не «Что мне открылось на горе», а опиум. Эти слова из книги 1821 года «Исповедь английского курильщика опиума». «Чудесная панацея» в конце концов разрушила его разум, чувства и здоровье. Самосовершенствование – опиум наших дней. А мы держим монополию на рынок сбыта. Это не издательство, мы не книжками торгуем, а наркотиками.
– Господи, Эдвин, я так устала от твоей…
– Наркоманский притон, Мэй. Вот чем становится наш мир: одним большим наркоманским притоном. Мозги одурманены, ты становишься апатичным и вялым – зато полным блаженства.
– Неужели? – Мэй повысила голос. – А может, все гораздо лучше? И значительнее? Может быть, перед нами не очередная блажь, а рассвет нового сообщества. У яванцев есть слово tjotjog, что значит «уникальное и гармоничное соединение людей». Это те редкие моменты, когда люди шагают в ногу, все ладится и общество пребывает в согласии, а не в противоречиях. Всеобщая гармония, когда разные цели и желания становятся единым целым, вот что такое tjotjog. Возможно, это и происходит. Возможно, этого и добился Тупак Суаре. Направил нас всех в единое русло.