Счастливая мельница
Шрифт:
— Я бы тоже не прочь поехать,— заявил Ликэ,— но никак не смогу. К тому же мне давно следует быть в Фундурени и нельзя больше терять время здесь или в Шикуле.
— Прихватим Марца? — с хитрой улыбкой переспросила Уца.— А кто его знает, где он сейчас? Наверно, перепрыгнул через забор где-нибудь в Фундурени, да и посиживает у своей милой. Но я-то поеду с вами, если возьмете.
Ане хотелось теперь лишь одного: остаться вдвоем с Гицэ. Вскоре, однако, заметив, что Гицэ не было при отъезде всей компании и что он все не возвращается, она начала беспокоиться.
— Что-то
— Он тоже уехал,— спокойно проговорил Ликэ.
— Кто?
— Гицэ. Разве я тебе не говорил, что устрою так, чтобы он уехал?
Щеки Аны вспыхнули, она отвернулась от Ликэ и пошла искать мужа, но увидала, что он уже направляется вверх по долине. Он ехал верхом в сторону Фундурени. Ана остановилась. По всему телу ее пробежал холод. Потом она снова вернулась к Ликэ и сказала с улыбкой:
— Да, он уехал. Что ж, тем лучше!
Ликэ встал с места, делая вид, что тоже собирается уходить.
— Ты что это? — спросила Ана.
— Разве я не говорил тебе, что мне тоже надо ехать?
— Зачем переливать из пустого в порожнее? Оставайся! Ты мужчина, Ликэ, а Гицэ всего только баба, наряженная в мужское платье, и даже хуже.
Говоря это, Ана приложила к щекам ладони, чтобы остудить их жар, кончиками пальцев откинула волосы со лба и сказала, оглядываясь вокруг, как человек, потерявший всякое самообладание:
— Плохо ты поступил, отослав всех отсюда. Мне бы сейчас хотелось видеть вокруг себя много, много людей и так веселиться, чтобы волосы поднялись дыбом! Веселиться, пока не свалюсь на землю без сил. Но теперь и так хорошо: только ты обещай одну вещь.
Ликэ не сводил удовлетворенного взгляда с ее пламенеющих щек, дико горящих глаз и полуоткрытого рта, похожего на перезрелый абрикос, любовался всей ее высокой, гибкой и хрупкой фигурой. Он чувствовал, что теперь находится в ее власти, и, казалось, намеренно старался продлить это ощущение.
— Я сделаю все, что ты захочешь,— сказал он и притянул ее к себе.
XV
Смеркалось.
Днем стояла совсем летняя жара, и еще теперь, на заходе солнца, в воздухе чувствовалась какая-то тяжесть. Вдруг сразу посвежело, поднявшийся ветер пригнал с востока облака, затянув ими небо и непрерывно гоня их вперед, на запад.
По временам издалека слышались, словно из-под земли, глухие раскаты грома, медленно растворяющиеся в молчании сумерек.
Ликэ сидел за столом, держа перед собой стакан, и разговаривал с Аной. Он был неспокоен и то и дело прислушивался к отдаленному лаю собак. Должно быть, к корчме подходил кто-то чужой.
Полный золотых монет пояс Ликэ, который он снял вскоре после ухода Гицэ, лежал в ногах постели.
— Так, значит, таковы теперь твои мысли,— промолвила Ана, сидевшая по другую сторону стола, напротив Ликэ.
— О таких вещах думать нечего,— ответил он почти с досадой,— их чувствуешь. Ведь я сказал, что мне будет тяжело, если я вздумаю уехать, расстаться с тобой. Хватит и этого; другого доказательства не надо; люди, вроде меня, да еще в мои годы, не слишком часто делают такие признания. Но,— прибавил он,— меня считают злым именно потому, что я умею владеть собой, что бы со мной ни случилось, даже и теперь я не теряю голову.
С этими словами он поднялся и с досадой посмотрел на Ану. Встала и Ана.
— Что такое? Что ты задумал?..— спросила она испуганно.
— Я ухожу,— ответил Ликэ и вытащил из-за сундука спрятанную торбу с драгоценностями.
— Ты не можешь оставить меня здесь одну, в таком положении!
— Я должен идти и не хочу оставаться,— отрезал Ликэ, надевая шляпу.
У Аны захватило дыхание: ей казалось, что не он уезжает, а ее с позором выгоняют на улицу, на середину дороги, где все прохожие с презрением отворачиваются от нее. Убедившись, что он и в самом деле собирается покинуть ее, Ана обеими руками вцепилась в его рукав и, с трудом сдерживая волнение, воскликнула:
— Если ты и вправду уходишь — возьми меня с собой! Я больше не хочу его видеть, не могу с ним встретиться!
— Вот еще!.. А что мне с тобой делать? — ответил Ликэ и, как бы нехотя, оттолкнул ее локтем в сторону.
Ана сделала шаг назад и остановилась посреди комнаты, неподвижно устремив глаза в землю. Потом снова взглянула на Ликэ, будто говоря: «Ну, что ты стоишь? Ведь сам сказал, что уходишь?»
Высокий, с длинными усами на гладко выбритом, белом, как мел, лице, в круглой шляпе на волнистых волосах, Ликэ стоял перед ней как вкопанный, держа в руках торбу, полную драгоценностей.
— Я словно вижу, как ты миришься с ним, изливаешь ему всю злобу, накопившуюся в твоем сердце против меня,— сказал Сэмэдэу.
Потом он повернулся и ушел прочь быстрыми, частыми шагами.
Скоро он мчался во весь дух на своем гнедом по направлению к Фундурени и погонял его так, как будто за ним по пятам гналась сама смерть.
Упали первые крупные капли дождя, загрохотал гром. Его раскаты, нарастая, разносились по всей долине, длинные молнии то и дело пронзали густой мрак быстро спустившейся ночи. Ликэ мчался, опустив поводья и припав к шее коня; он летел, как злой дух, сквозь сплошные дождевые потоки, сквозь гром и молнии. Когда он добрался до села, мокрый до костей, усталый и обессиленный от пьяного разгула и пережитого возбуждения,— он дрожал всем телом и едва держался в стременах.
И все же ему хотелось повернуть назад и снова очутиться на Счастливой мельнице.
«Всегда я остерегался женщины и вот теперь, на старости лет, все-таки попался!» — подумал Ликэ.
Он поехал вправо от Фундурени, по направлению к лесу, ища себе пристанища, и скоро очутился около церкви, от которой веяло одиночеством и заброшенностью и которая находилась на расстоянии нескольких ружейных выстрелов от села. Ликэ радостно посмотрел на церковную дверь и придержал коня.
Не теряя времени, он соскочил на землю, вцепился в дверь обеими руками и налег на нее всем телом. Потом рванул ее несколько раз, стараясь сбить запор, снять с петель или, наконец, просто взломать ее.