Счастливая странница
Шрифт:
Пройдя мимо пекарни Хулермана, Ларри заглянул за угол. Там располагался полицейский участок.
Теперь понятно, почему этот мерзавец так осмелел: еще бы, ведь у него тут вся полиция в кармане!
Шагая дальше по тротуару, Ларри попытался осмыслить свое положение. Если он не заставит Хулермана платить, ему придется возвратиться в депо, на паршивые пятнадцать долларов в неделю Может быть, дождаться, пока Хулерман останется один, и объявить, что к нему явится мистер ди Лукка собственной персоной? Но он тут же вздрогнул: ди Лукка снова пошлет к несговорчивому булочнику именно
Пробродив в нерешительности добрый час, он прошел мимо витрины булочной Хулермана и обнаружил, что магазин пуст. Он вошел. Девушка, стоявшая у витрины, кивком показала ему на дверь задней комнаты. Он прошел мимо печей и пирамид из поддонов и оказался перед Хулерманом, гоготавшим в компании двоих гостей — тех самых пекарей, которые несколькими часами раньше отказались платить Ларри взносы. На столе возвышалась огромная посудина с пивом, окруженная тремя кружками с золотистым напитком.
Ларри почувствовал себя в ловушке. Ему некого было за это винить, кроме самого себя. Увидев его, булочники закатились оскорбительным смехом.
Ларри почувствовал себя уязвленным до глубины души. Он понял, что они не обманываются на его счет: он никогда не сможет заставить Хулермана заплатить, ибо он — всего лишь мальчишка, корчащий из себя взрослого, потому что поторопился обзавестись женой и детьми.
Отсмеявшись, Хулерман обрел дар речи:
— О, вот и наш сборщик! Сколько же я должен дать вам сегодня? Десять, двадцать, пятьдесят долларов? Глядите, я готов! — Он встал и вывернул карманы, продемонстрировав груду мелочи и комок зеленых бумажек.
Ларри не смог заставить себя улыбнуться, он забыл о своих чарах. Он всего лишь сказал как можно спокойнее:
— Вы ничего не должны мне платить, мистер Хулерман. Я просто зашел сказать вам, что вы больше не состоите в нашем союзе. Вот и все.
Остальные двое прекратили смеяться, зато Хулерман разбушевался.
— Я никогда и не состоял в вашем союзе! — проревел он. — В гробу я видел ваш союз! Я не плачу взносов и не подаю бесплатно кофе и пирожные.
Плевать я на вас хотел!
В последней, отчаянной попытке кончить дело миром Ларри сказал:
— Я сам платил за вас взносы, мистер Хулерман.
Я не хотел, чтобы такой хороший пекарь, как вы, попал в беду.
Это отрезвило булочника. Он прицелился в Ларри пальцем.
— Ах ты, попрошайка! — прохрипел он. — Гангстер! Сначала ты берешь меня на испуг, а потом пробуешь говорить по-дружески? Почему бы тебе не трудиться, как это делаю я? Почему ты лодырничаешь, почему покушаешься на мои деньги, на мой хлеб? Я работаю, работаю по двенадцать-четырнадцать часов — и я еще должен отдавать тебе деньги?
Проваливай, бродяга! Прочь из моего магазина!
Ларри был так ошеломлен этим решительным отпором, что развернулся и послушно вышел. Еще не опомнившись, но стараясь держать себя в руках и не показывать
— Ничего не продавать этому жулику!
За прилавком вырос сам Хулерман. Вырвав из рук продавщицы банку с сахарной пудрой, он зарычал на Ларри с неподдельной ненавистью:
— Вон, вон отсюда! Вон!
Ларри уставился на него, скованный небывалым потрясением. Булочник потянулся над прилавком и выбросил вперед руку Лицо Ларри покрылось сахарной пудрой, он почувствовал в ноздрях приторный запах. Полностью утратив контроль над собой, он вцепился левой рукой в правую руку булочника, а правой заехал ему изо всей силы в тупую физиономию. Голова немца качнулась на плечах, как мячик на упругой резинке, и снова стукнулась о кулак Ларри. Тот убрал руку.
Кулак произвел непоправимые разрушения: из расплющенного носа хлынула на мраморный прилавок, присыпанный белой сахарной пудрой, ярко-красная кровь. Губы булочника превратились в кровавое месиво, левая сторона рта лишилась сразу нескольких зубов. Булочник бросил взгляд на лужу собственной крови, образовавшуюся на белом прилавке, обежал прилавок и, пьяно пошатываясь, встал между Ларри и дверью.
— Полиция! Приведите полицию! — промычал он.
Продавщица выскочила из магазина через заднюю дверь. Оба заглянувших к коллеге булочника последовали за ней. Хулерман, растопырив руки, загораживал собой дверь; на его изуродованном лице бешено вращались глаза. Ларри тоже бросился за прилавок, надеясь улизнуть через задний ход. Хулерман кинулся на него и, не смея бить, просто повис на нем. Ларри отшвырнул его. Понимая, что он не может больше прикоснуться к булочнику даже пальцем, что он и так опозорил семью и теперь все равно окажется в тюрьме, он изо всех сил ударил ногой по сияющему витринному стеклу. Отворачиваясь от стеклянных брызг, он нанес следующий удар — теперь по стойке с выставочными пирогами и тортами.
Булочник взревел и повалил его на пол Полиция нашла их барахтающимися среди осколков, измазанных кремом, заключивших друг друга в объятия, какие не снились самым пылким любовникам.
В полицейском участке двое детективов отвели Ларри в кабинет.
— Расскажи нам, что стряслось, парень.
— Я хотел купить пирог, а он сыпанул мне в лицо сахаром. Спросите продавщицу, — сказал Ларри.
— Ты занимался вымогательством?
Ларри отрицательно покачал головой.
В дверь просунул голову другой детектив и сказал:
— Немчура говорит, что парень собирает деньги для ди Лукка.
Полицейский, допрашивавший Ларри, встал и вышел. Вернувшись минут через пять, он закурил.
Он больше не задал Ларри ни одного вопроса. Все чего-то ждали.
Ларри находился в полном отчаянии. Он представлял себе, как в газетах появится его имя, как мать сочтет себя опозоренной, как он сам будет объявлен преступником и брошен в тюрьму, как все станут его презирать. Кроме того, он нанес непоправимый вред мистеру ди Лукка.