Счастливая странница
Шрифт:
Прежде чем выйти, она наградила его долгим поцелуем, испачкав его рот своей яркой помадой. Ее тело прижалось к нему лишь на краткое мгновение, которому в снах Джино суждено было растянуться до бесконечности.
Да, свадьба прошла успешно, она затмила почти все подобные события, гремевшие прежде на авеню, она сделала честь семье Ангелуцци-Корбо и украсила шляпку Лючии Санты (если бы таковая у нее имелась) лишним пером. Но та не стала почивать на лаврах, а пригласила семейство Пьеро Сантини на воскресный обед, чтобы дать Джино возможность познакомить Катерину с городом, который девушка не могла досконально узнать, проживая в глухом Такахо.
Пьеро Сантини не был бы владельцем
Сантини явились на воскресную трапезу точно в назначенный час.
Лючия Санта превзошла саму себя. Воскресным утром она проела преждевременную плешь у Джино на голове, надеясь, что он хотя бы раз откажется от бейсбола. После этого она приготовила соус, которым не побрезговал бы сам неаполитанский король, и соорудила из домашней муки толстенные макароны. Для зеленого салата она не пожалела бутылки почти священного оливкового масла, присланного из Италии бедной сестрой-крестьянкой, — такого нигде не купишь, это первая, волшебная кровь, источаемая оливками.
Джино в новом синем костюме известного происхождения и Катерину в красном шелковом платье заставили сидеть бок о бок. Винченцо, услада пожилых дам, развлекал огромную синьору Сантини, гадая ей на картах. Сальваторе и Лена убирали со стола и мыли посуду, умелые, бессловесные и проворные, как угри. Наконец Джино, повинуясь материнским наставлениям, спросил Катерину, не желала бы та сходить в кино, и та, будучи послушной дочерью, подняла глаза на отца, ожидая дозволения.
Это был чудовищный по решительности момент для Пьеро Сантини. Он чувствовал себя так же, как в те немногие моменты помутнения, когда, отправив грузовики на перевозку виски, не видел их по несколько дней кряду и знать не знал, куда они запропастились и что с ними стряслось. Сейчас он страдал почти так же сильно. Однако ничего не поделаешь:
Америка есть Америка. Он одобрительно кивнул, но напутствовал молодежь:
— Не слишком задерживайтесь, завтра рабочий день.
Уход молодой пары заставил Лючию Санту расплыться в довольной улыбке. Она стала победоносно колоть грецкие орехи и потчевать этим лакомством работящих Сальваторе и Лену. Она наполнила вином рюмку Пьеро Сантини и пододвинула под самый локоть синьоры Сантини блюдечко с мороженым. Ларри и его жена Луиза поднялись выпить с ними черного, как уголь, и масляного от анисовки кофе. Пьеро Сантини и Лючия Санта обменивались хитрыми, довольными взглядами и уже беседовали с небывалой прежде фамильярностью, свойственной без пяти минут родственникам. Однако не прошло и часа, как на лестнице застучали каблучки, и перед взрослыми появилась Катерина — с широко распахнутыми глазами и с заплаканным лицом; не говоря ни слова, она уселась за стол.
Оцепенение. Сантини выругался, Лючия Санта всплеснула руками, моля всевышнего о снисхождении. Неужели этот animale Джино изнасиловал ее прямо на улице или в кинотеатре? Или, может быть, он затащил ее на крышу? Что же случилось, скажи, ради бога? Сперва Катерина помалкивала, но в конце концов прошептала, что оставила Джино в кино: он смотрит фильм, который ей смотреть не хочется.
Значит, ничего не случилось.
Да кто ей поверит? Никто. Сразу улетучилось недавнее дружелюбие и благодушие. Речь и взгляды превратились в лед. Что же все-таки стряслось, господи сохрани? О, эти невозможные молокососы, они способны на самые тяжкие грехи при невозможнейших, казалось бы, обстоятельствах. Однако никакие увещевания не могли принудить Катерину раскрыть загадку; в конце концов оглушенные Сантини покинули негостеприимный дом.
Семейство
Лючия Санта грозно поднялась, не зная, впрочем, как себя вести; в ее груди клокотала беспомощная ярость. В чем, собственно, его обвинять? Она предпочла начать с вопроса:
— Animale, bestia, что ты сделал с бедной девочкой в кино?
— Ничего! — ответил Джино, широко раскрывая глаза.
Его невиновность была столь очевидной, что Лючия Санта была склонна заключить, что он окончательно спятил и уже не различает, что хорошо, а что дурно. Она постаралась взять себя в руки и спокойно, терпеливо спросила:
— Почему Катерина убежала от тебя?
Джино пожал плечами.
— Она сказала, что хочет в уборную, но забрала с собой пальто. Когда она не вернулась, я решил, что не понравился ей, — ну, и черт с ней! Я досмотрел фильм до конца. Ма, если я ей не по нраву, то какой смысл тебе и ее отцу заставлять ее гулять со мной?
Она все время вела себя как-то странно, даже отказывалась разговаривать!
Слушая его, Ларри жалостливо покачивал головой. Потом он шутя обратился к матери:
— Представляешь, ма, если бы на его месте оказался я, у нас в семье уже был бы грузовик.
Луиза прыснула. Винни ласково сказал Джино:
— Брось, она от тебя без ума.
Семья почти в полном составе была готова обратить все в шутку. Однако Лючия Санта, единственная способная глядеть в корень, рассердилась всерьез. Она взаправду собиралась обрушить на голову Джино не tackeril, а что-нибудь потверже, ибо он определенно пошел в своего безумного папашу.
Говоря, что не понравился девушке, он походил на дурачка-святошу; где горечь, где хотя бы намек на уязвленную мужскую гордость? Кто же тогда Катерина для ее гордеца-сынка? Дерьмо собачье? Дочь богача, который мог бы обеспечить ему будущее и достаток; миловидная, с сильными ногами, высокой грудью, не чета этому никудышному мальчишке, неудачнику, годному только для электрического стула… Ему, значит, наплевать? Ему, видите ли, все равно, нравится он этой бесценной итальянской девушке или нет! За кого он себя принимает — за итальянского короля? Что за дурень, разве он не заметил, как бедняжка Катерина буквально пожирала его глазами? Нет, он безнадежен, безнадежен, весь в отца, его ждет неминуемая беда! Она схватила tackeril, собираясь отдубасить его — пусть беспричинно, всего лишь для собственного успокоения, чтобы унять разлившуюся желчь; но ее сын Джино, наделенный инстинктом преступника, спасающегося бегством, даже когда он невиновен, увильнул и загрохотал башмаками по лестнице. Так была развеяна красивая мечта Лючии Санты; событие это, при всей своей несуразности и смехотворности, заронило в ее душу первое зернышко ненависти.
Глава 17
Семь лет кряду Фрэнк Корбо не тревожил семью.
Теперь он решил побеспокоить ее в последний раз.
Далеко на Лонг-Айленде, в штатной больнице для умалишенных, он замыслил последнее бегство. Как-то темной ночью он, сжавшись в постели в комок, приказал своему мозгу размазаться о черепную коробку. Могучая волна крови, отхлынувшая от потрясенного мозга, швырнула его бренное тело на кафельный пол палаты и навечно загасила хилую искорку, в которую давно уже превратилась его истерзанная душа…