Счастливчик Джим
Шрифт:
– Конечно, их внешняя политика могла бы быть еще менее удачной, если не считать свойственной им потрясающей неспособности сглаживать острые углы. – Бертран окинул всех быстрым взглядом и продолжал: – Но их внутренняя политика… я хочу сказать – это стремление выкачивать деньги из состоятельных людей… – На секунду он замялся. – Словом, это же все просто и ясно и каждому понятно, не так ли? В конце концов так это или не так, спрашиваю я вас? То есть я хочу сказать, что получается ведь именно так, именно так это выглядит, разве вы не согласны со мной? Я, во всяком случае, считаю, что это именно так, а не
Делая вид, что он не замечает предостерегающе нахмуренных бровей Маргарет и выжидательной усмешки Кэрол, Диксон спокойно произнес:
– Ну и что ж в этом дурного, если это именно так, а не иначе? Если у одного человека есть десять сдобных булочек с изюмом, а у другого только две и кто-то из них должен отдать одну из своих булочек, так уж, конечно, следует их взять у того, у кого их десять.
Бертран и его приятельница, как по команде, взглянули друг на друга. В эту минуту у них было совершенно одинаковое выражение лица. Они дружно улыбнулись, удивленно приподняв брови, покачали головой, вздохнули. Словно Диксон заявил, что ничего не понимает в искусстве, но хорошо знает, что ему нравится, а что – нет.
– Но мы вовсе не считаем, что кто-то должен отдавать свою булочку, мистер Диксон, – сказала девушка.
– В этом-то все и дело.
– А я считаю, что далеко не только в этом, – сказал Диксон одновременно с Маргарет, которая потребовала:
– Давайте не будем устраивать кулачные бои из-за…
Но тут Бертран прервал ее:
– Все дело в том, что люди богатые…
Победителем из поединка вышел Бертран.
– Все дело в том, что богатым людям принадлежит ведущая роль в современном обществе, – сказал он, и лающие ноты прозвучали в его голосе особенно отчетливо. – Сейчас более, чем когда-либо. Вот и все. Я не собираюсь докучать вам, повторяя банальные истины, что только этими людьми движется вперед искусство, и прочее, и тому подобное. Уже одно то, что эти истины стали банальными, доказывает, насколько я прав. А я люблю искусство.
Это загадочное «этжеясн» слетело у Бертрана с языка вследствие его привычки жевать концы фраз. К тому времени, когда Диксон сообразил наконец, что это может означать, было уже поздно подыскивать какое-либо путное возражение, и он удовлетворился тем, что пробормотал:
– Ну еще бы! – стараясь, чтобы это прозвучало как можно презрительнее и насмешливее.
Его слова, казалось, подстегнули Бертрана.
– Да, люблю! – сказал он, еще больше повысив голос, что заставило всех поспешно взглянуть на него. – И хотите знать, что я люблю еще? Я люблю богатых людей и горжусь тем, что образ мыслей такого рода нынче совсем не популярен. Я люблю богатых людей, потому что они благовоспитанны и обаятельны, потому что они щедры и умеют ценить то, что я сам ценю в жизни, и потому, наконец, что их дома полны красивых вещей. Вот почему я их люблю и почему я не хочу, чтобы из них выкачивали деньги. Есть возражения?
– Пойди сюда, милый, – раздался у них за спиной голос миссис Уэлч. – Мы потеряем даром вечер, если будем ждать твоего отца. Почему бы нам не начать? Идите все сюда.
– Отлично, мама, – бросил Бертран через плечо, и все направились к своим местам. Но Бертран задержался и сказал, пристально глядя на Диксона:
– Надеюсь, вам все ясно?
Маргарет потянула Диксона за рукав, и, не желая продолжать бой после гонга, он сказал мирно:
– О да. Вам, по-видимому, посчастливилось иметь дело с более приятными людьми среди богачей, нежели мне, вот и все.
– Это меня нисколько не удивляет, – с оттенком презрения промолвил Бертран и сделал шаг в сторону, пропуская Маргарет.
Диксон огрызнулся:
– Советую вам получше использовать эти знакомства, пока не поздно. Это ведь ненадолго, как вы понимаете.
Он двинулся следом за Маргарет, но мисс Кэллегэн заставила его остановиться, сказав:
– Сделайте одолжение, не разговаривайте, пожалуйста, в таком тоне, если вам не трудно.
Диксон оглянулся. Остальные гости уже расселись по местам, и скрипач-любитель прилаживал под подбородок свой инструмент. Опускаясь на ближайший стул, Диксон пробормотал:
– Как вы сказали? Вы бы хотели, чтобы я не разговаривал таким тоном?
– Да, сделайте милость. – Она и Бертран заняли свои места. – Подобные разговоры всегда действуют мне на нервы. Может быть, это моя вина, но, боюсь, я ничего не могу с собой поделать.
Заявления такого рода Диксону уже не раз приходилось слышать от Маргарет, и они давно ему прискучили. Иначе, быть может, у него не сорвалось бы с языка:
– А вы не пробовали обращаться к врачу?
Скрипач-любитель качнулся верхней половиной туловища вперед и, ретиво поддержанный местным композитором, внезапно извлек из своего инструмента лихорадочную какофонию звуков. Бертран наклонился к Диксону.
– Что вы мелете? – прошипел он.
– А вас какой психиатр лечит? – парировал Диксон, открывая огонь по всему флангу.
– Послушайте, Диксон, вы хотите, чтобы вам расквасили нос?
Когда Диксон бесился, мысли у него обгоняли слова:
– Уж не воображаете ли вы, что не вы ли мне его… тоже мне!
Бертран нахмурился, силясь разгадать эту головоломку:
– Что такое?
– Вы знаете, на кого вы похожи с этой вашей бородой? – сказал Диксон, не мудрствуя лукаво и чувствуя, как отчаянно начинает колотиться у него сердце.
– Вот что, выйдем-ка отсюда.
– Что? – громко переспросил Диксон, и в ту же секунду миссис Уэлч, Маргарет, Джонс, Голдсмиты и худощавая дама-контральто, все, как по команде, обернулись к нему.
– Ш-ш! – раздалось общее шипение, словно паровоз спускал пары под высокой крышей вокзала. Диксон встал и на цыпочках направился к двери. Бертран поднялся, чтобы последовать за ним, но мисс Кэллегэн удержала его.
Когда Диксон был уже у двери, она распахнулась, и появился профессор Уэлч.
– О, уже начали? – сказал он громко, даже не пытаясь сколько-нибудь понизить голос.
– Да, – прошептал Диксон. – Но я хотел бы на минутку…
– Жаль, что не могли немножко подождать. Меня, понимаете ли, вызвали к телефону. Звонил этот… этот…
– Я ненадолго… – Диксон начал бочком продвигаться к двери.
– Разве вы не останетесь послушать П. Рэсина Фрикера?
– Я скоро вернусь, профессор. Я просто хочу… – Диксон сделал несколько достаточно неопределенных, как ему казалось, жестов. – Я скоро вернусь. – И, чувствуя на себе пристальный, хмуро-недоумевающий взгляд профессора, он закрыл за собой дверь.