Счастливчик

Чарская Лидия Алексеевна

Напряженные нервы Киры, перенесшего столько волнений сразу, не выдерживают и точно рвутся. Слезы мгновенно брызгают фонтаном из глаз. Он стремительно прижимает головку к синему сюртуку воспитателя и рыдает горько, неудержимо.

Не часто можно видеть в классе плачущего гимназиста в нижнем белье, похожего на поваренка. Это явление далеко не обычайное. Причем мальчик плачет так искренне, так исступленно и так дрожит всем своим маленьким телом, что тревога невольно наполняет сердце директора, и он говорит, приближаясь к Кире:

— Ну, ну, успокойся, мальчик! Да расскажи,

в чем дело.

Но так как вместо рассказа рвутся одни только рыдания и всхлипывания из детской груди, директор ровно уже ничего не понимает.

— Да объясните же мне, наконец, что случилось? — уже явно сердитым голосом обращается он к классу. Но мальчики стоят, как истуканы, каждый у своей парты, и молчат.

Тогда отделяется Янко от первой скамейки. Его синие глаза заметно искрятся. Рожица у Ивася сейчас самая плутовская; но на губах пугливая улыбка, а брови хмурятся, стараясь придать очень серьезное выражение лицу. Он оборачивается назад, окидывает одним взглядом класс и останавливает глаза на заметно испуганных и бледных лицах Подгурина и Бурьянова.

На этих лицах так и написано без слов: «Не выдай нас, Янко! Пощади! Не выдай!» Но Янко и без этого отлично помнит, что выдавать товарищей — мерзость. Помнит и то, что директор, Григорий Исаевич Мартьянов, любит его, Янко, и очень хорошо относится к нему. Авось поверит его словам и не рассердится сегодня ни на кого.

И синеглазый Ивась нервно обдергивает курточку, хмурит брови и говорит, обращаясь к директору, почтительно, но смело:

— Мы, Григорий Исаевич, в перемену бежали завтракать из коридора в класс. И новенький с нами был вместе. Вдруг новенький поскользнулся, упал и прямо на доску боком угодил. Стал плакать и стонать: «Бок больно! Бок больно!» Стал просить нас: «Посмотрите, нет ли раны на боку?» Ну, мы и хотели посмотреть. Сняли куртку и все прочее. А вы и изволили войти как раз в эту минуту.

Янко говорит явную неправду, и директор отлично понимает это. Но Григорий Исаевич Мартьянов — в сущности очень добрый человек и не любит за ребяческие шалости наказывать гимназистов. Однако он все-таки очень недоволен беспорядком в классе и строгим голосом обращается к ученикам:

— Чтобы этого не было в другой раз!.. Слышите! Если кто стукнется, заболеет, нечего самим мудрить! Надо сказать господину воспитателю, и вас отведут к доктору в приемный покой.

— А ты не плачь и одевайся! Да в другой раз не будь таким дурачком, не позволяй так глупо с собой распоряжаться, — полушутливо обратился к Счастливчику директор и повернулся уже к двери, чтобы уйти, как неожиданно увидел покачивающийся на лампе злополучный костюм гимназиста. Доброе лицо его приняло вмиг строгое недовольное выражение.

— Кто это осмелился сделать? — гневными нотками прозвучал на весь класс громкий голос. — Это еще что за шалость? Кто посмел из вас забросить на лампу костюм?

Мальчики молчали. Испуганные лица со страхом впивались теперь в директора.

Счастливчик, переставший плакать, тоже смотрел на него.

— Ну-с, я жду! — еще строже произнес на весь класс Григорий Исаевич.

Опять молчание. Только детские лица вытягиваются длиннее.

— Кто же виноват? Отвечайте сейчас! Чьих это рук дело? — сердится директор.

Легкий шепот проносится по классу:

— Мы все закинули!.. Мы все виноваты, Григорий Исаевич! — слышатся покорные и робкие голоса.

— Как все? Что за чушь! Не может быть, чтобы весь класс! — окончательно выходит из себя директор.

— Все! — тихим звуком проносится по комнате, как шелест ветерка.

— Все виноваты до единого? — снова, волнуясь, спрашивает Григорий Исаевич.

— Все виноваты, все! — получается дружный ответ.

Директор подходит к Счастливчику, кладет ему руку на плечо.

— Ну, а ты что скажешь, новенький? Кто сделал это? — и он поднял кверху палец, указывая на злополучный, тихо покачивающийся на лампе костюм.

Счастливчик поднимает голову, окидывает глазами класс. Вон прямо на него обращены испуганные, взволнованные, побелевшие от страха лица тех больших злых мальчиков, которые так гадко поступили с ним сегодня. Что если назвать их директору?.. Их строго накажут, и больше никогда, никогда никто не посмеет обидеть Счастливчика.

Мысли в белокурой головке реют быстро и гневно, немилостивые, жестокие мысли, а сердечко, доброе сердечко Счастливчика выстукивает совсем другое:

«Ну, пожалуешься ты на них, ну, накажут их строго, — выстукивает сердечко, — и что же? Легче от этого будет, что ли? Сестра Ляля постоянно говорит: „Надо прощать врагов, надо отпускать обиды, тогда только и будет хорошая, светлая, радостная жизнь на земле“».

И при этой мысли теплая волна заливает маленькую душу. Хочется простить и Версту, и Калмыка, всем сердцем простить, искренне, горячо, пылко.

Директор внимательно смотрит на милое, заалевшее лицо Счастливчика.

— Ну, что же? Кто закинул твой костюм? — спрашивает директор. — Дождусь я ответа? — спрашивает он строго.

Кира делает над собой невероятное усилие. Он не привык ко лжи. Он не умеет лгать, Счастливчик. Но сейчас, когда приходится спасти товарищей, приходится поневоле сказать неправду, ложь… Черные глаза опускаются, губки раскрылись. Из-под нависших кудрей выглядывает малиновое от смущения лицо.

— Все… — делая над собой невероятное усилие, говорит Счастливчик. — Все закинули, весь класс…

И помолчав немного, неожиданно прибавляет к полному изумлению присутствующих:

— И я тоже!.. И я закидывал тоже на лампу мой костюм…

Это вышло так неожиданно, что директор, воспитатель, а за ними и весь класс ошеломлены настолько, что смотрят на Счастливчика изумленными, недоумевающими глазами.

Потом директор еще раз вскидывает на Счастливчика внимательный, зоркий взгляд. Неопределенная улыбка скользит по его губам.

Должно быть, директору и жаль мальчика за то, что он сказал неправду, и отчасти он доволен новеньким, который не хочет отплачивать злом на зло. А что новенькому причинили зло — в этом директор теперь уже не сомневался. Недаром же так горько плакал новенький и у него был такой измученный, испуганный и грустно-растерянный вид.