Счастливчик
Шрифт:
— Завтра ты приходи стриженый, слышишь? — наказывал Счастливчику Янко. — А то совсем тебя засмеют. Сам видишь, да и от инспектора достанется. Локоны в гимназии не полагаются.
А тихонький, как девочка, Голубчик, как называли в классе Голубина за его кроткий, безобидный нрав, добавил:
— И ты подальше держись от Подгурина и Бурьянова. Они очень дурные.
— Второгодники, задиры и подлипалы, — вставил свое слово Янко и, ударив себя по ноге, как заправский конь, помчался вприскочку по всему коридору.
— Ты мне очень нравишься, — произнес снова тихонький
Голубин не докончил своей фразы: кто-то сильно толкнул его в бок прямо на Счастливчика. Голубин и Счастливчик стремительно полетели на пол.
— Ха, ха, ха, ха! — раздался над ними веселый злой хохот. — На другом-то месте не сумели шлепнуться, где посуше! — хохотал Подгурин, а за ним его товарищ Бурьянов, тоже оставшийся на второй год в первом классе, ширококостный, приземистый, похожий на калмыка или татарина, с насмешливым лицом и черною, как смоль, головою.
Счастливчик с трудом поднялся, потирая колено, которое он больно ударил об пол. В глазах Голубина стояли слезы.
— Вот они всегда так! Ах, какие злые, какие злые! — произнес он с укором.
Оба второгодника заливались громким смехом на весь коридор.
ГЛАВА XII
— Маленькому барину фриштык принес! — произнес, с широкой улыбкой на лице, гимназический сторож Онуфрий, которого «старшие» прозвали Президентом за его внушительный вид и умное лицо.
И Президент окинул Киру ласковым взглядом, ставя на стул у дверей объемистую корзину с завтраком, привезенную из дому Счастливчиком и monsieur Диро.
После арифметики следовал урок закона божьего, во время которого батюшка не спрашивал никого, а рассказывал то, что надлежало выучить к следующему разу. Потом было пение. Для пения мальчиков повели в зал. Преподаватель пения, ударяя пальцем по клавишам рояля, приказывал гимназистикам тянуть голосом за каждой нотой, издаваемой инструментом.
Еще пели по нотам: «до, ре, ми, фа, соль, ля, си» и обратно. Этот урок понравился Счастливчику: было весело и нетрудно тянуть голосом вместе с другими. Теперь наступила большая перемена. Мальчики завтракали: кто — у себя на скамейке кто — у окна. Завтраки у них были простые и несложные: у кого — булка с ветчиной, у кого — кусок колбасы, у кого — бутерброд с холодной котлетой или просто кусок вчерашнего пирога. Был и десерт: яблоки, леденцы, сухое пирожное. Некоторые ушли пить чай вниз, в раздевальную. Скромные завтраки эти приносились в уголке ранца или в кармане, тщательно завернутые в бумажку заботливыми родными, матерями, воспитательницами, прислугою. Немудрено поэтому, если появление громадной корзины с «фриштыком» произвело суматоху среди закусывающих мальчиков. Все мгновенно позабыли о собственной еде и сгруппировались вокруг стула, на котором стояла злополучная корзина с «фриштыком».
Впереди всех очутился Подгурин.
— Братцы! Да здесь на всю артель прислано! — крикнул он весело и, потирая руки, схватился за бечевку, которой была перевязана корзина. — Славное, значит, выйдет угощение!
— Не надо трогать! Это не тебе! Это новенькому принадлежит! — прозвучал довольно смело обычно тихий и кроткий, а теперь взволнованный голосок Голубина.
— Ну, ты, шиш, потише! Так залимоню, что от тебя только мокро останется! — сердито крикнул Верста, как называли в гимназии за чрезвычайно высокий рост Подгурина.
— Не суйся, Голубчик, не в свое дело! — насмешливо остановил его, поблескивая своими калмыцкими глазами, Бурьянов.
— Но нельзя же, нельзя брать чужое! — сильнее волновался Голубин.
— А тебе жаль, что ли? Да ты не бойся, малыш, мы не возьмем, мы только попробуем! — расхохотался Верста.
— Янко! Янко! Курнышов! Курнышов! — громко позвал Голубин обоих своих приятелей, самых благородных и рыцарски честных мальчиков из всего класса.
Но ни Хохла, ни Помидора Ивановича сейчас не оказалось в комнате. Вокруг корзины толпились по большей части приятели Подгурина и Бурьянова и были сами, очевидно, очень и очень не прочь узнать, что за обильный «фриштык» привез новенький из дому.
— Постой, я побегу искать Янко и Курнышова. Они заступятся, они не позволят им распоряжаться чужими вещами! — горячо воскликнул маленький Голубин и, отбежав от Киры, с которым не разлучался во все перемены между уроками, бросился в коридор отыскивать обоих мальчиков.
Счастливчик остался стоять, спокойный по своему обыкновению, и невозмутимыми черными глазами следил за тем, что будет дальше с его корзиной.
ГЛАВА XIII
Следил, впрочем, не один Кира. Следило до десяти пар любопытных детских глазенок за тем, как под быстрыми руками исчезали веревка и бумага, обвязывающие и обматывающие огромный пакет.
Подгурин сорвал последнюю обертку.
— Вот те раз! Целое царское угощение! — произнес он восторженно и живо поднял крышку судка, в котором были тщательно уложены две куриные котлетки с гарниром.
Еще минута — и грязноватая, замазанная в чернилах, рука Версты потянулась к котлетам. Он вытащил их из судка, немилосердно пачкая себе в соусе руки, и отправил в рот.
— За ваше здоровье, ваше королевское величество! — комически раскланялся он перед Счастливчиком.
Начало было сделано. Вслед за одним угощением отвевалось и другое. Теперь уже не один Подгурин хозяйничал в корзине. Бурьянов тоже запустил в нее руку, открыл другую крышку и, вытащив порядочный кусок рыбы из другого судка, принялся уничтожать ее с завидным аппетитом.
Их примеру последовали и другие мальчики. Один схватил бутылку с какао, уложенную самым тщательнейшим образом заботливыми руками няни, точно птица в гнездышко из ваты, и, отвернув пробку, вылил все содержимое бутылки себе в рот. Другой схватил грушу из корзины, третий — плитку шоколада, четвертый — компот в стакане… И в какие-нибудь пять минут от всех съестных запасов, привезенных Счастливчиком из дому, осталась всего-навсего одна пустая корзина.
— У вас дома всегда так здорово едят? — осведомляется Подгурин, облизывая губы.