Счастливчик
Шрифт:
— Простудился! Боже мой! Вы слышите, он чихает, monsieur Диро! Он простудился!
И решила тут же:
— Нет, нет, пока у тебя, Счастливчик, не пройдет насморк, я не пущу тебя в гимназию ни за что.
А дома — постель, горячая малина, хина, скипидар со свиным салом — все это дождем посыпалось на Киру.
Насморк соблаговолил пройти только через неделю, и только через неделю Счастливчику удалось собраться в гимназию.
Вот он стоит посреди гостиной, тоненький, стройный, миниатюрный. Новенький гимназический костюм его сделан
У всех умиленные лица: у бабушки, у няни, у monsieur Диро. Симочка сияет всей своей плутоватой рожицей и тихонько шепчет, так, чтобы никто не слышал, кроме Киры:
— Гимназист — синяя говядина! Синяя говядина!
Симочка узнала откуда-то, что так гимназистов дразнят из-за синих мундиров.
Звонок в передней. В переднюю стрелой несется Франц.
— Это Михаил Михайлович! — говорят бабушка и няня в один голос.
— Это Мик-Мик! — весело кричит Счастливчик.
Действительно, это Мик-Мик. Он входит красный, веселый, смеющийся.
— Надеюсь, я не явился слишком рано?.. Впрочем, вероятно, все на ногах еще со вчерашнего дня?
И вдруг лукавые, сощуренные глаза широко раскрываются при взгляде на Счастливчика. На лице Мика появляется самое красноречивое удивление, почти ужас.
— Локоны! Локоны! Локоны! — с испуге роняет Мирский. — О, разве можно быть гимназисту с локонами! — и, схватившись за голову, Мик-Мик раскачивается из стороны в сторону, точно у него страшно разболелись зубы.
— Что? Что такое? — пугается бабушка.
— Кудри-то, кудри вы ему забыли срезать! — продолжает раскачиваться Мик-Мик. — Ведь это не гимназист, а девчонка какая-то, поймите! — выходит он из себя.
— Ну, уж выдумали тоже… Гимназист, конечно, и даже очень хорошенький гимназист! — обижается за Киру бабушка и целует своего любимца.
— Нет, так нельзя идти в гимназию. Товарищи прохода не дадут, прозовут болонкой, левреткой, бараном, — волнуется Мирский, — да и от инспектора влетит Счастливчику за такую прическу. Симочка, — живо обращается Мик-Мик к девочке, благоволите принести из спальни ножницы, отменная девица!
«Отменная девица» «ныряет» куда-то в дверь и стрелой возвращается снова в гостиную.
— Вот вам ножницы, Михаил Михайлович! — говорит она, с обычными плутоватыми огоньками в глазах протягивая просимое.
— Не дам уродовать Киру, не дам! — вдруг энергично протестует бабушка, как только вооруженная ножницами рука Мик-Мика приближается к белокурой головке Счастливчика.
— Понятно, барыня-матушка, не давайте! С какой это радости ребенка портить вздумали! — поддерживает бабушку и няня, кидая сердитый взгляд на студента.
— Оставьте, оставьте! — волнуется на французском языке и monsieur Диро.
Мик-Мик пожимает с досадой плечами.
— Господи, да простится им! Сами не ведают, что творят! — шепчет он, поднимая с комическим видом глаза к небу.
Локоны Киры спасены…
ГЛАВА IIX
— Маленького барина барышня просят… Франц говорит это и улыбается, глядя на Киру сияющими глазами — любуется им. Франц любит Киру, как и все любят в этом доме милого, ласкового, мягкого Счастливчика, решительно все.
— Ступай, ступай к Ляле, дитя. Она не может проводить тебя так рано, она в постели, — и бабушка не в силах удержаться, чтобы не поцеловать еще раз белокурую головку.
Темным, широким коридором, на дальнем конце которого день и ночь светится электрический фонарик, Счастливчик идет к сестре. Вот направо дверь ее комнаты.
Кира останавливается, стучит пальчиком:
— Можно войти?
— Войди, войди, милый, милый Счастливчик!
Ляля лежит в постели, такая худенькая, бледненькая, хрупкая, как белый нежный тепличный цветок. Она спит мало от недостатка движения, как и всякая калека, но встает поздно. День и без того кажется таким длинным для бедняжки, — она ведь почти не может ходить.
Аврора Васильевна, в темном платье, причесанная и одетая с самого раннего утра, точно она вовсе и не ложилась, протягивает Кире худую холодную руку.
— Здравствуйте, голубчик. Вот вы и гимназист и, надеюсь, порадуете нас вашими успехами. Правда?
Аврора Васильевна пожимает Кире тоненькие пальчики, точно взрослому, и выходит из комнаты, улыбнувшись на прощанье своей холодной, спокойной улыбкой.
Ляля и Счастливчик одни.
Девочка садится на постели, протягивает руки. Ее огромные, черные глаза смотрят с минуту восхищенным взглядом.
— О, какой ты красавчик, Счастливчик! Какой красавчик!
Она любуется Кирой, кладет ему на плечи свои тоненькие прозрачные руки. Слёзы, как капельки бриллиантов, блестят, переливаясь, в ее темных, как угли, зрачках.
— Милый маленький Кира! Милый маленький гимназистик! Крошечка родной! Если б тебя видели покойные мама с папой! О, как бы они полюбовались тобою! Милый, милый, малюсенький мой!
Она обнимает мальчика. Кира прижимается к ней. На минуту брат и сестра смолкают застыв в тесном, крепком объятии.
Потом Ляля чуть-чуть отстраняет братишку. Ее глаза принимают серьезное, вдумчивое, почти строгое выражение.
— Слушай, Счастливчик, — говорит она серьезным, торжественным голосом. — Мама и папа наши умерли… Но оттуда (тут Ляля подняла свой тоненький пальчик кверху), оттуда они видят все. Ты не огорчишь их никогда, не правда ли, Счастливчик?.. Ты вступаешь в новую жизнь. Помни одно, маленький: никогда не лги, старайся хорошо учиться, помогай другим, чем можешь. Да?
Глаза Ляли загораются близко-близко от глаз Счастливчика.