Счастливчики
Шрифт:
— Во-во! — крикнул Мохнатый, немного позеленевший, однако переносивший качку, как подобает мужчине.
— Сеньоры, — сказал офицер, — мой приход планировался раньше, однако это оказалось невозможным по тем же самым причинам, по которым… временно перекрыт доступ на корму. Строго говоря, там и смотреть-то нечего, — добавил он быстро. — Команда, груз… Здесь вам гораздо удобнее.
— А что это за причины? — спросил Медрано.
— Сожалею, но мне дан приказ…
— Приказ? Мы не на войне, — сказал Лопес. — Нас не подстерегают подводные лодки, вы не транспортируете атомное оружие или что-нибудь подобное. Или транспортируете?
— Нет, конечно, нет. Откуда такие мысли, — сказал офицер.
— Аргентинскому правительству известны обстоятельства, при которых осуществляется наше плавание? — продолжал Лопес, в душе смеясь над собственным вопросом.
— Ну, так сказать, окончательные переговоры проводились в самый последний момент, а техническая сторона дела находится исключительно в нашей компетенции. «Маджента Стар», — добавил он со сдержанной гордостью, — традиционно славится прекрасным обслуживанием пассажиров.
Медрано знал, что сейчас диалог закрутится на месте, наступая на собственный хвост.
— Как зовут капитана? — спросил он.
— Смит, — сказал офицер. — Капитан Смит.
— Как меня, — сказал Лопес, и Рауль с Медрано засмеялись. Офицер понял, что его разоблачили, и нахмурился.
— Раньше его звали Ловатт, — сказал Рауль. — Да, вот еще: можно послать телеграмму в Буэнос-Айрес?
Офицер подумал, прежде чем ответить. Беда в том, что беспроволочная связь на «Малькольме» не принимает обычных сообщений. Вот если у них будет стоянка в Пунта-Аренас, то почтовая связь… Он закончил фразу таким образом, что создалось ощущение: к тому моменту Раулю уже не будет нужды никому ничего телеграфировать.
— Временные затруднения, — добавил офицер, жестом как бы предлагая им проникнуться пониманием к этим затруднениям.
— Послушайте, — сказал Лопес, которому это с каждой минутой становилось все противнее. — Мы, здесь присутствующие, не имеем ни малейшего желания испортить себе плавание. Но для меня лично совершенно неприемлемы методы, которыми пользуется ваш капитан или кто он там есть. Почему не говорят причин, по которым нас заперли — вот именно, и не делайте оскорбленного лица, — заперли на носовой палубе?
— И еще одно, — сказал Лусио. — Куда нас повезут из Пунта-Аренас? Пунта-Аренас — очень странный маршрут.
— О, в Японию. Прекрасное плавание через Тихий океан.
— Мамочки родные, в Японию! — остолбенел Мохнатый. — Значит, мы не попадем на Копакабану?
— Обсудим маршрут позднее, — сказал Рауль. — Я хочу знать, почему мы не можем выйти на корму, почему я должен, как крыса, искать лазейки и наталкиваться на ваших матросов, которые меня не пускают.
— Сеньоры, сеньоры… — Офицер оглядывался по сторонам, словно ища, кто окажется в стороне от назревающего бунта. — Поймите и нас…
— Ответьте, в конце концов: какова причина? — резко сказал Медрано.
После паузы, во время которой слышно было, как кто-то в баре уронил чайную ложку, острые плечи офицера дернулись кверху, выражая безнадежность.
— Ну что ж, сеньоры, я бы предпочел не говорить вам этого, коль скоро вы совершаете честно выигранное приятное плавание. И еще можно… Ну хорошо, ладно. Так вот, причина очень простая: двое из судовой команды больны тифом.
Первым отреагировал Медрано и в такой резкой и холодной форме, что все удивились. Но успел он сказать офицеру лишь, что прошли времена кровопускания и запудривания мозгов, как тот поднял кверху руки, изображая крайнюю скуку и усталость.
— Прошу прощения, я неточно выразился. Мне следовало вам сказать, что речь идет о разновидности тифа: это — тиф-224. Без сомнения, вам о нем не слишком много известно, в этом же заключаются и наши трудности. Тиф-224 мало известен. Судовой врач знает новейшие способы его лечения и применяет их, но он считает, что на данный момент необходим своего рода… санитарный кордон.
— Но скажите на милость, — взорвалась Паула, — как мы в таком случае могли отплыть из Буэнос-Айреса? Разве вы не знали об этом самом двести с чем-то?
— Конечно же, знали, — сказал Лопес. — На корму нас не пускали с самого начала.
— Как это может быть? Почему санитарный контроль разрешил судну выйти из порта? И почему разрешил нам подняться на борт, и почему мы тут?
Офицер уставился в потолок. Казалось, он совсем устал.
— Не вынуждайте меня говорить больше, чем мне позволяют мои полномочия, сеньоры. Ситуация эта временная, я не сомневаюсь, что уже через несколько дней больные выйдут из… из заразной стадии. А пока…
— А пока, — сказал Лопес, — мы с полным основанием можем думать, что находимся в руках банды грязных дельцов… Да-да, то, что слышите. В последнюю минуту вам подвернулось выгодное дельце, и вам надо, чтобы мы не знали, что происходит на борту и помалкивали. А ваш капитан Смит — просто грязный торговец, можете ему так и сказать от моего имени.
Офицер отступил на шаг, с трудом сглотнул слюну.
— Капитан Смит, — сказал он, — один из двух заболевших. И наиболее тяжелый.
И он вышел, прежде чем кто-либо нашелся что-то сказать.
Хватаясь обеими руками за перила, Атилио вернулся на палубу и рухнул в шезлонг рядом с Нелли, ее матерью и доньей Роситой, которые постанывали, каждая на свой лад. Укачало их всех по-разному: как объяснила донья Росита сеньоре Трехо, тоже страдавшей от качки, у нее была сухая морская болезнь, а Нелли и ее мать всю дорогу выворачивало.
— Я им говорила, чтобы не пили столько газировки, теперь у них в желудке размягчение. Вам тоже, сеньора, худо, так ведь? Сразу видно, бедняжка. У меня, по счастью, сухая морская болезнь, меня почти не выворачивает, может, только пронесет немного. А бедняжка Нелли, посмотрите, как страдает. Я в первый день ем только сухую пишу, и у меня все внутри остается. Помню, когда мы плавали на прогулочном катере «Дорита», меня одну потом почти не выворачивало. А остальные, бедолаги… Ой, смотрите, как худо донье Пепе.