Счастливчики
Шрифт:
— Совершенно верно, — сказал дон Гало. — Именно так. Я так и говорил с самого начала. А теперь позвольте мне, уважаемый сеньор…
— Нет, позвольте мне, — сказал инспектор. — Несмотря на эти меры предосторожности, имели место два тревожных случая, по поводу второго из них капитан счел себя обязанным телеграфировать в Буэнос-Айрес. В первом случае, к счастью, тревога оказалась ложной, и судовой врач считает, что занемогший ребенок уже выздоровел. Но второй случай, по вине жертвы, недозволенным образом нарушившей санитарный кордон и прошедшей в зараженную зону, окончился плачевно. Сеньор… — Он посмотрел в записную книжку, меж тем как собравшиеся начали перешептываться. — Сеньор Медрано, да, правильно. В высшей степени прискорбно, действительно. Позвольте мне, сеньоры. Тихо! Позвольте. Мы посоветовались с капитаном и с врачом и пришли к заключению, что в таких обстоятельствах находиться вам на борту «Малькольма» опасно для здоровья. Эпидемия, хотя и пошла на спад, может снова вспыхнуть, тем более что роковая развязка наступила в каюте носовой части судна. А потому, дамы и господа, прошу вас приготовиться к посадке на самолет через четверть часа. Благодарю за внимание.
— Почему посадка на самолет? — закричал дон Гало, проталкивая свою каталку поближе к инспектору. — Значит, эпидемия на самом деле была?
— Дорогой мой дон Гало, конечно, была, — сказал доктор Рестелли, живо выступая вперед. — Вы меня удивляете, дорогой друг. Никто ни минуты не сомневался, что командование борется со вспышкой тифа-224, вы это прекрасно знаете. Сеньор инспектор, дело не в этом, тут мы с вами полностью согласны, но вот нужны ли столь крутые меры, к которым вы собираетесь прибегнуть. Я далек от того, чтобы злоупотреблять тем правом, которое я, как владелец счастливого билета, имею, однако настоятельно прошу подумать, не поспешны ли действия, которые…
— Послушайте, Рестелли, хватит болтать чепуху, — сказал Лопес, отстраняя руку Паулы, которая предостерегающе ущипнула его. — И вы, и все остальные прекрасно знаем, что Медрано убили, застрелил кто-то из судовой команды. Какой тут к черту тиф. А теперь послушайте вы. После того, что здесь произошло, мне плевать, возвращаемся ли мы в Буэнос-Айрес, но я не позволю, чтобы лгали таким образом.
— Замолчите, сеньор, — сказал один из полицейских.
— Не собираюсь. У меня есть свидетели и доказательства того, что я говорю. И единственно, о чем сожалею, что я не был с Медрано, а то бы положил там с полдюжины этих сукиных сынов.
Инспектор поднял руку.
— Итак, сеньоры, мне не хотелось, но приходится указать вам на возможный вариант в случае, если кто-то из вас, потеряв ощущение реальности или из дружеских чувств, либо еще по каким-то соображениям, станет упорно искажать произошедшее. Поверьте, мне было бы в высшей степени неприятно оказаться вынужденным высадить вас в… скажем, в какой-то изолированной зоне и держать до тех пор, пока не улягутся страсти и можно будет дать информацию в правильном освещении.
— Меня можете высаживать, где вам заблагорассудится, — сказал Лопес. — Медрано был убит этими людьми. Посмотрите на мое лицо. Вы полагаете, это — тоже тиф?
— Решайте сами, — сказал инспектор, обращаясь главным образом к сеньору Трехо и дону Гало. — Мне бы не хотелось, чтобы пришлось вас интернировать, но если будут продолжаться попытки извращать факты, правдиво представленные людьми с самой безупречной репутацией…
— Не говорите ерунду, — сказал Рауль. — Давайте спустимся с вами вниз и вместе посмотрим на покойного.
— О, тело уже убрали с судна, — сказал инспектор. — Вы понимаете, что это — элементарные санитарные требования. Прошу вас, сеньоры, подумайте. Мы можем быть в Буэнос-Айресе уже через четыре часа. А там подпишем заявление, которое составим вместе, и, не сомневайтесь, руководство должным образом возместит ущерб, все прекрасно помнят, что это путешествие — законный выигрыш, и тот факт, что оно было омрачено, — не помеха.
— Прелестное окончание фразы, — сказала Паула.
Сеньор Трехо откашлялся, посмотрел на супругу и решился:
— У меня вопрос, сеньор инспектор… Поскольку, как вы отметили, тело уже убрано с судна, а эпидемия, можно сказать, пошла на спад, не представляется ли вам возможным, чтобы…
— В самом деле, — сказал дон Гало, — какой смысл тем, кто согласен… в общем, скажу прямо: те из нас, кто согласен, могли бы продолжить путешествие?
Все заговорили разом, голоса дам перекрыли неуклюжие попытки полицейских восстановить тишину. Рауль заметил, что инспектор удовлетворенно улыбнулся и знаком приказал полицейским не вмешиваться. «Разделяй и властвуй, — подумал Рауль; прислонясь к переборке, он курил ставшую невкусной трубку. — А почему бы и не остаться? Какая разница: остаться или вернуться. Бедный Лопес, как он старается, чтобы воссияла правда. Медрано был бы доволен, если бы все это видел; крутую кашу он заварил…» Он улыбнулся Клаудии, которая смотрела на все как бы из далекого далека, а доктор Рестелли в это время рассуждал о том, что прискорбные эксцессы не должны ложиться бременем на тех счастливчиков, которые честно выиграли свой отдых, а потому он верит, что сеньор инспектор… Но инспектор снова поднял руку ладонью вперед и дождался, пока стало относительно тихо.
— Я прекрасно понимаю точку зрения этих сеньоров, — сказал он. — Однако капитан и офицеры судна считают, что при сложившихся обстоятельствах, вспышка заболевания и тому подобное… Одним словом, сеньоры: или мы все возвращаемся в Буэнос-Айрес, или я буду вынужден, с болью душевной, отдать приказ интернировать вас до тех пор, пока не рассеются заблуждения. Заметьте, что угрозы тифа вполне достаточно для оправдания столь крайних мер.
— Вот он! — Дон Гало, как василиск, уставился на Лопеса и Атилио. — Вот он, результат анархии и самоуправства. Я это говорил, едва поднялся на борт. А теперь невинные будут расплачиваться за грешников, мать ихнюю. А гидропланы надежные?
— Никаких гидропланов! — закричала сеньора Трехо, поддержанная глухим ропотом, главным образом женской части общества. — Почему мы не можем продолжить плавание, скажите, пожалуйста?
— Плавание окончено, сеньора, — сказал инспектор.
— Освальдо, ты потерпишь такое!
— Детка, — вздохнул сеньор Трехо.
— Хорошо, хорошо, — сказал дон Гало. — Летим на гидроплане, пускай, только перестаньте талдычить про интернирование и прочую несуразицу.
— В самом деле, — сказал доктор Рестелли, искоса поглядывая на Лопеса, — ввиду сложившихся обстоятельств, если мы будет единодушны, к чему нас призывает сеньор инспектор…
Лопес чувствовал отвращение и жалость. Он так устал, что жалость пересиливала.
— За меня можете не беспокоиться, че, — сказал он, обращаясь к Рестелли. — Я не против возвращения в Буэнос-Айрес, а там разберемся.
— Вот так-то, — сказал инспектор. — Однако Управление должно быть уверено, что никто из вас по возвращении не станет распускать слухи.
— Выходит, — сказал Лопес, — Управление все на этот счет продумало.
— Любезный сеньор, опять вы за свое… — сказал инспектор. — Знайте, если у меня не будет полной уверенности, что вы откажетесь от извращенного толкования событий, я вынужден буду сделать то, о чем говорил.
— Только этого не хватало, — сказал дон Гало. — То три дня душа в пятки уходила, а теперь вообще засунут куда-то в задницу. Нет, нет и нет. В Буэнос-Айрес, только в Буэнос-Айрес!
— Да, конечно, — сказал сеньор Трехо. — Этого мы не потерпим.
— Давайте спокойно проанализируем ситуацию, — попросил доктор Рестелли.
— Ситуация очень простая, — сказал сеньор Трехо. — Поскольку сеньор инспектор считает, что плавание продолжать невозможно… — Он посмотрел на супругу, побелевшую от ярости, и беспомощно махнул рукой, — …то логичнее всего и естественнее — немедленно возвратиться в Буэнос-Айрес и получить деньгами… получить…