Счастливые привидения

Лоуренс Дэвид Герберт

— Викинга?! — воскликнул я, пораженный. Карлотта громко хихикнула.

— Почему бы не викинга? — как ни в чем не бывало, спросил он.

— Викинга?! — отпив портвейна, еще раз воскликнул я. После этого поглядел на свою хмурую смуглую соседку.

— Почему вы все время молчите? — спросил я.

— А что мне надо говорить? — испуганно ответила она вопросом на вопрос.

Тут и я замолчал и стал глядеть в бокал, словно ожидая от него откровения.

Леди Латкилл омыла пальцы в небольшой чаше и решительным жестом положила на стол салфетку. Тотчас поднялся старик-полковник, чтобы отодвинуть ее стул. Place aux hommes! [55] Я поклонился соседке, миссис Хейл, весьма смутив ее, и она

постаралась обойти меня, отступив как можно дальше.

55

Дорогу мужчинам! (фр.)

— Ты не очень долго? — спросила Карлотта, томно глядя на меня зеленовато-карими глазами, выражавшими что-то вроде озорства, тоски и отчаяния вместе взятых.

Чуть наклонив корпус, леди Латкилл тяжело прошествовала мимо меня в своем шлеме из седых волос, словно я был пустое место. Казалось, она была поглощена своими мыслями, сосредоточена на чем-то важном.

Я закрыл за ней дверь, повернулся к мужчинам и негромко пропел:

Dans la premi`ere auberge J'eusb'en bu! [56]

56

В первой гостинице//Я хорошенько выпил! (фр.)

— Совершенно справедливо, — сказал лорд Латкилл. — Вы абсолютно правы.

И мы пустили по кругу бутылку с портвейном.

— В этом доме надо устроить весеннюю уборку, — произнес я.

— Вы абсолютно правы, — согласился со мной лорд Латкилл.

— Здесь пахнет мертвечиной! — воскликнул я. — Нам нужны Вакх и Эрос, чтобы освежить тут все.

— Вы считаете, что нужны Вакх и Эрос? — совершенно серьезно переспросил лорд Латкилл, словно их можно было вызвать по телефону.

— В лучшем виде, — проговорил я, будто их можно было заказать в «Футнэм» или «Мейсонс».

— Что значит в лучшем виде?

— Ах! Чтобы жизнь кипела! А здесь повсюду пахнет мертвечиной.

Полковник неловко крутил бокал в толстых вялых пальцах.

— Вы так думаете? — спросил он, печально глядя на меня.

— А вы нет?

Он посмотрел на меня пустыми голубыми глазами, под которыми желтели пятна. Что-то с ним было не так, словно он сломался. Наверно, несколько лет назад я бы не признал его в толстом здоровом гуляке. А ведь он был не так уж и стар: наверное, лет шестидесяти. А вот, поди же, сломался, и из-за этого от него так и веяло распадом.

— Знаете, — сказал он, поглядев на меня с мрачным вызовом, а потом уставившись на бокал с вином, — есть много такого, о чем мы и не подозреваем!

Он опять поднял на меня взгляд, сжимая толстые губы под седоватыми усами, и в его глазах по-прежнему был холодный вызов.

— Правильно!

Полковник не сводил с меня холодного вызывающего взгляда.

— Ха! — Он вдруг дернулся, будто в самом деле сломался, разрушился, разбился. — Вот, вы говорите, правильно. А я женился мальчишкой, когда мне было всего двадцать лет.

— На миссис Хейл? — изумился я.

— Не на этой… — Он мотнул головой в сторону двери. — На моей первой жене. — Последовала пауза. Он виновато посмотрел на меня, снова покрутил бокал и уронил голову. Потом опять стал смотреть на бокал. — Я женился, когда мне было двадцать лет, а ей двадцать восемь. Можно сказать, она женила меня на себе. Что ж, так оно и было! У нас родилось трое детей — у меня три замужние дочери — и у нас все было хорошо. Наверно, она относилась ко мне немножко по-матерински. А я ни о чем не думал. Наслаждался жизнью, потому что она не привязывала меня к своему переднику и никогда не задавала вопросов. Она обожала меня, и я принимал это как должное. Я все принимал как должное. Даже когда она умерла — я был в Салониках — то и это принял как должное, поймите правильно. Это был мой мир: война — жизнь — смерть. Конечно, я знал, что испытаю одиночество, когда вернусь сюда. А тут как будто похоронили

меня — гроб опустили, могилу закопали — мне стало не по себе. Меня отослали домой. В ту минуту, когда я увидел маяк на Лизарде — мы вечером вышли из залива — я понял, что Люси ждет меня. Я чувствовал ее рядом, тогда она была для меня реальнее, чем вы сейчас. И, знаете, я как будто проснулся, понял, как много она для меня значила. Она показалась мне, поймите меня, невероятно важной, значительной, а все остальное куда-то отодвинулось. Вдалеке светился маяк, там был дом. А все остальное пространство как будто заняла моя жена, Люси, ее юбки заполнили темноту. В общем, я испугался. Но это потому, что не мог согласиться с неизбежным. «Боже Милостивый! Я не знал ее!» — вот что я понял. Она была такой полновластной, а я — я ощущал себя ребенком, слабым котенком. Не знаю, верите вы мне или нет, но с того дня она не отпускает меня. Вот и сейчас она слышит, что я говорю. Однако она не против. Еще за обедом я понял, что она разрешит мне рассказать.

— Зачем же вы снова женились? — спросил я.

— Она заставила меня! — На щеках у него проступила легкая желтизна. — Я слышал, как она все повторяла и повторяла: «Женись! Женись!» И леди Латкилл получала от нее послания; они были близкими подругами. Я и не думал жениться. Однако она сказала леди Латкилл, что я должен жениться. Потом медиум в подробностях описал девушку: мою теперешнюю жену. Я был знаком с ней, потому что она дружила с моими дочерьми. Послания становились все настойчивее, бывало, я по три-четыре раза просыпался по ночам. Леди Латкилл настояла, чтобы я сделал предложение, и оно было принято. Моей второй жене было всего двадцать восемь лет — столько же, сколько было Люси, когда…

— Давно вы женились на теперешней миссис Хейл?

— Немного больше года назад. Знаете, я думал, что поступаю так, как от меня требуется. Но сразу после свадьбы на меня напал такой ужас… совершенно необъяснимый… я едва не лишился чувств. Моя теперешняя жена спросила, не заболел ли я, и я сказал, что заболел. Мы поехали в Париж. Мне казалось, я умираю. Тогда я сказал, что пойду к врачу, а сам в церковь, на колени. Там я обрел покой — и Люси. Она обнимала меня, и мне было хорошо, словно я снова стал ребенком. Несколько часов я простоял на коленях в объятиях Люси. Никогда, пока мы были вместе, ничего такого мне не приходилось испытывать: это было невыносимо! Все пришло потом — потом… И теперь я не смею обидеть дух Люси. Если это случается, меня ждут муки, от которых я не могу избавиться, пока она опять не заключает меня в объятия, и тогда я обретаю покой. Тогда я снова могу жить. Она не позволяет мне приближаться к теперешней миссис Хейл. Я… я… я не смею подойти к ней.

Он посмотрел на меня виновато, со страхом и стыдом, но я заметил и злорадство в его тоскливых голубых глазах. Он говорил как будто во сне.

— Но зачем вашей покойной жене понадобилось женить вас еще раз? — спросил я.

— Не знаю, — ответил полковник. — Не знаю. Она была старше меня и умнее. Она была очень умной женщиной, а я, знаете ли, так себе. И принимал как должное то, что она любила меня. Мне казалось, что она не ревнует, а теперь я думаю, она ревновала, только держала это при себе. Не знаю. Наверно, она немного хитрила, когда выходила за меня замуж. Наверно, так. Что-то у нее было на уме. Знаете, пока она была жива, я совсем об этом не задумывался. А теперь я ни о чем больше не могу думать, кроме нее. Как будто ее дух хочет жить в моем теле, или хотя бы… Не знаю…

Его голубые глаза остекленели, стали похожими на рыбьи от страха и стыда. У полковника были короткий нос, толстые губы сладострастника и до смешного маленький подбородок. Вечный тринадцатилетний подросток. А теперь заботы подрывали его здоровье.

— А что говорит ваша жена? — спросил я.

Полковник налил себе немного вина.

— Ну, если бы не она, я бы не очень-то и расстраивался. Она ничего не говорит. Леди Латкилл все ей объяснила, и она согласна, что… что… дух из потустороннего мира важнее обыкновенного удовольствия — ну, вы понимаете, о чем я. Леди Латкилл считает, что таким образом я готовлюсь к следующей инкарнации, когда мне предстоит служить Женщине и помогать Ей в стремлении занять достойное Ее место.