Счастья и расплаты (сборник)

Евтушенко Евгений Александрович

* * *

Я с тоски Мандельштама строку разверну:Мы живем, на себе слишком чуя страну.1990

Вседолампочкизм для него несвойственен, как для многих его сверстников. Он иногда обижается, что ценят больше всего его одностишия, а не его лирические стихи. А разве это не лирика, но особая, сатирическая – его одностишия. Они бывают и зубастыми, но и мягкими, сострадательными. Вот, например: «Я не одна», – потупилась беда». Это же фольклорный шедевр будущего.

Вишневский не изобрел одностишийности как жанра – он существует с древности, этим грешанул разок даже такой застегнутый на все пуговицы Валерий Яковлевич, и Николай Иванович этого не чурался.

Вишневский

отличается от многих эстрадных щекотателей пяток. Прочитайте его стихи о концерте в начале девяностых – расцвете народного оглупления дешевой попсятиной. Он в шутку назвал себя Сострадамусом. А это не шутка. Его сострадание к радостно оглупляемым в том, что он не дает им своей лирико-сатирической нежной издевочкой глупеть еще больше.

Из дневника 1994

Да, нелегким год минувший выдался.Дом наш политически вверх дном.Все же хорошо, что я запуталсяВ бабах,а не в чем-нибудь ином.

А я решился дерзнуть написать пародию на одного из самых лучших, лекарственно полезных обществу пародистов действительности – Володю Вишневского, с которым наша страна никогда не соскучится! Представляю, как он может мне отомстить тем же самым. Жду не дождусь.

Ода в честь Володимира Вишневского, кому брать примера скромности не с кого

Всегда,вкушая с вишнями вареники,Купляйте мои книги,современники.

* * *

Не верю сам себе, что я – тот самый.

* * *

Мне нравятся не все мои стихи.

* * *

Я сам внутри себя многопартиен.

* * *

Я к олигархам,как Маклай-Миклуха,Хожу читать миссионером духа,Но только лишь народу поднароден,И потому я так неоднороден…

* * *

Однажды я в Америке с тоскиНадел под утро разные носки.И у американского народaПошла с того утра такая мода.

* * *

Когда я ногу невзначай сломал,Сам Евтушенко тоже захромал.

* * *

Хотя в судьбе немало было терний,Был в педикюрной рядом с Тиной Тернер.

* * *

Мне слово «секс» всегда казалось узким,Каким-то недоделанным, нерусским.

* * *

Я помню одного текстовика.Он говорил: «Переживу века…»И каялся пресыщенно и вяло:«Не торговал я лирой, но бывало…»А я подумал:«Эта вот строкаПереживет, наверное, века».Из дневника 1994

* * *

Я раньше так считал:уж раз ты дева,Дозволь мне привилегию раздева.

* * *

Готов был встать я в «Бентли» на запятки.Зачем играть со мной губами в прятки?

* * *

Шептал: «Не соблазняй».Но жар соблазна.Ты предвари мне шепотом:«Согласна».

* * *

Все это в прошлом.Стал почти невиннымОтцом, счастливым мужем,семьянином.Настолько ухайдакался в альковах,Что возмечталось в нежных быть оковах!Не верь сама себе, что ты с Вишневским.Уж если залететь,то выше не с кем.Всех под семейным русским небосводомЕще раз поздравляю с Новым годом!

Как из страниц слагается и повесть, так из людей слагается и совесть

Антанас Суткус, великий литовский художник-фотограф, со свойственной ему душевной щедростью сделал заслуженный комплимент Альгимантасу, сказав, что он «еще фотограф». Я сам почти никогда не фотографировал знаменитостей, за исключением Марчелло Мастрояни и Виктора Шкловского, потому что примелькавшиеся лица мне казались менее интересными, чем лица людей, которых в их жизни фотографируют лишь для паспортов. Но Альгимантасу в лучших портретах книги удалось показать нечто, что никто не увидел до него на этих замученных фотографами жертвах собственной популярности.

Именно поэтому, когда я увидел портрет Ахеджаковой Альгимантаса, у меня сразу родилось новое стихотворение, подсказанное этим портретом. Он открыл, что в этой замечательной актрисе есть та трепетная детская неуверенность в себе, которая является доказательством неслучайности ее призвания, гораздо большая, чем самоуверенность, лишенная священных сомнений.

Вот Ахеджакова. Так кроткоГлядит, как будто бы сиротка,но тайно знает, что онаРоссией удочерена.

Портрет Беллы Ахмадулиной, которую иногда сильно огламуривают, сделан Альгимантасом в трагическом ключе. Некоторые поклонники, упиваясь тонкостью ее поэзии, забывают о том, что при всем ее лиризме и отсутствии так называемой «злобы дня в стихах» она совершила немало смелых гражданских поступков, в частности навестив академика Сахарова в Горьком, поддержав его в трудные годы ссылки, на что мало кто осмеливался. Я напомнил им об этом.

Неужто больше не будет Беллы,Высокопарности нараспев,А лишь плебейские децибелыСоревнования на раздев?А в Белле нам слышались Анна, Марина,и Пушкин, конечно, и Пастернак.Все было старинно, чуть стеаринно,и было прекрасно, что вышло все так.Какую я чувствую, Боже, пропажу,как после елабужского гвоздя.Незнанья истории я не уважу…Ну, —кто раздвигал хризантемами стражу,так царственно к Сахарову входя?