Счастья и расплаты (сборник)
Шрифт:
Какая трагическая перекличка комсомольского поэта с белоказаком Николаем Туроверовым, тоже пристрелившим своего коня. Вряд ли они знали стихи друг друга.
Восходящая звезда нового поколения советских поэтов, талантливейший, но во многом загубленный Ярослав Смеляков в тех же тридцатых весьма иронично посмеивался над Голодным:
Не был я ведущий или модный,без меня дискуссия идет.Михаил Семенович Голодныйпротив сложной рифмы восстает.Слава Богу, Ярослав не слышал, как один молодой поэт сказал мне о нем самом гораздо хуже: «Как ты можешь дружить с этим старым маразматиком!» Мы не имеем права быть высокомерно жестокими к поэтам, пережившим страшное время, которое все-таки минуло нас, и судить их только с сегодняшней точки зрения. Нужно справедливо анализировать их, но обязательно спасать от забвения все лучшее, что они написали.
На мое счастье, я случайно нашел в 1941 году крошечную книжку Михаила Голодного, кажется, в синем ледериновом переплете и сразу и навсегда влюбился в гениальное, на мой взгляд, стихотворение «Верка Вольная».
Верка Вольная
Хотите верьте – хотите нет
Хотите верьте – хотите нет, но читать стихи, как и писать, я начал с четырех лет, и это стихотворение в 9 лет немедленно запомнил наизусть. Папа впоследствии мне посоветовал прочесть рассказ Алексея Толстого «Гадюка», и я поразился, как схожа Верка с Ольгой Вячеславовной Зотовой, которая с навыками фронтового кавалериста попала в нэпманскую Москву и не могла ни понять, ни принять правила коммунального общежития. А позднее оказалось, что Верка напоминает еще и героиню смеляковского стихотворения «Жидовка», вернувшуюся из ГУЛАГа:
Ни стирать, ни рожать не умела,Никакая не мать, не жена —Лишь одной революции делоПонимала и знала она.……………………………………………………И слежу, удивляясь не слишком —Впечатленьями жизнь не бедна, —Как свою пенсионную книжкуСквозь окошко толкает она.А потом к этим женщинам прибавилась Клавдия Вавилова, сыгранная Нонной Мордюковой в потрясающем фильме Александра Аскольдова «Комиссар». Если бы Вавилову не убили на Гражданской войне, ее бы тоже могли затравить в коммуналке или отправить в ГУЛАГ.
Пробивая этот фильм, больше двадцати лет пролежавший на полке, я слышал от снобов, что именно такие женщины и погубили Россию, но если ее и погубили, то как раз те мужчины, которые так относятся к женщинам и впутывают их в свои безжалостные игры.
Верка говорит: «Мир трясет большевистская вера…» Как будто уже не подчиняясь автору, она находит точный глагол, не заботясь об оправдании ни для себя самой, ни для сверстников, вышедших в наркомы, ни для «братьев», которым только кажется, что они правят страной, ни для «сестер», которые «в Советах, как дома». Какой ценой они там оказались и надолго ли? И не ждет ли их всех такая же судьба, как того же несчастного уругвайца или саму Верку? Но и здесь злорадство не должно возобладать над милосердием.
Справедливо сказано: «Милосердие – выше справедливости». Будем же милосердны, говоря о прошлом. Да и о настоящем, само собой.
Посмотрите иранский фильм «Расставание» – и вы ужаснетесь тому, что творится, когда даже хорошие люди немилосердны по отношению к другим хорошим людям.
А теперь почитайте о приключениях Верки Вольной вместе со мной во время Великой Отечественной.
Книга со свалки
Распрямленные победой Сергей Наровчатов
1919, Хвалынск Саратовской губернии – 1981, Коктебель
И каких судеб во измененье
присудил мне дьявол или Бог
поиски четвертых измерений
в мире, умещающемся в трех?
В 1946 году на сцене московского Дома архитекторов Павел Антокольский, при появлении которого весь зал встал, потерявший на войне сына, тепло, по-отцовски вел вечер молодых поэтов-фронтовиков, победителей Гитлера. Во всех них и в аудитории чувствовалось то, что объединяло тогда весь народ, – распрямленность. (Казалось, что это – навсегда. На некоторых поэтах еще была военная форма, иногда с темными полосками на выцветших кителях от уже снятых погон, но плечи были молодецки расправлены, в глазах переливались отблески совсем недавних салютов, все читали по тогдашней традиции наизусть, и все уже были знамениты. Я, тринадцатилетний мальчишка, шевелил губами, беззвучно читая в унисон с ними стихи из их недавно вышедших и сразу расхватанных тоненьких первых книжек.)
Очаровательно заикаясь, почти пел Межиров, не так уж давно лежавший в окопах под Колпино, когда артиллерия била по своим, но еще не написавший об этом.
Ах, шоферша, пути перепутаны…Где позиции, где санбат?Разве можно тогда было представить, что эти пути окажутся настолько перепутаны и приведут его в дом престарелых в Портленде, оказавшемся его последним окопом, но, скажу честно, весьма комфортабельным.
Семен Гудзенко, поскрипывающий сапогами с пылью развалин поверженного Берлина, пафосно запрокидывая голову, читал: