Щегол
Шрифт:
— Мам, я не говорил, что он в главном корпусе.
— Кстати, вы даже, может, его знаете, — продолжил я, чтобы поскорее перевести огонь на себя. — Ну, или слышали о нем.
— О ком? — спросила миссис Барбур, снова переводя взгляд на меня.
— Знакомого, к которому я ездил. Его зовут Джеймс Хобарт. У него магазин антикварной мебели в Южном Манхэттене, ну, то есть не совсем у него. Он там реставратором.
Она свела брови:
— Хобарт?
— Он много с кем тут работает. Иногда,
— То есть ты не будешь против, если я ему позвоню?
— Не буду, — с вызовом сказал я. — Он сам предлагал нам всем вместе пообедать. Или, если хотите, можете заглянуть к нему в магазин.
— О, — произнесла миссис Барбур, удивленно помолчав секунду-другую. Теперь ее застали врасплох. Если даже миссис Барбур хоть когда-нибудь и выбиралась южнее Четырнадцатой улицы, я ни о чем таком не слышал. — Ну ладно. Посмотрим.
— Не покупать, конечно. Просто посмотреть. У него там есть симпатичные штуки.
Она моргнула.
— Да, конечно, — сказала она. Миссис Барбур казалась до странного сбитой с толку, взгляд у нее был какой-то растерянный, застывший. — Да, как славно. Конечно, я буду рада с ним познакомиться. Может, мы знакомы?
— Нет, вряд ли.
— Ну, все равно. Прости, Энди. Я должна перед тобой извиниться. И перед тобой, Тео.
Передо мной? Я не знал, что и сказать. Энди, украдкой посасывая кончик большого пальца, только плечом дернул, когда она унеслась из комнаты.
— Что случилось? — тихонько спросил я.
— Она расстроена. Ты тут вообще ни при чем. Платт вернулся, — прибавил он.
Только теперь я обратил внимание на приглушенную музыку, несущуюся из дальнего конца квартиры — тяжелый, нутряной гул.
— А почему? — спросил я. — Что такое?
— В школе что-то случилось.
— Плохое что-то?
— А бог знает, — безучастно ответил он.
— Так у него проблемы?
— Похоже на то. Но все молчат.
— Но что случилось-то?
Энди скривился: да черт его знает.
— Когда мы пришли из школы, он уже был дома — музыка играла. Китси обрадовалась, помчалась, чтоб сказать привет, а он разорался и захлопнул дверь прямо у нее перед носом.
Я вздрогнул. Китси боготворила Платта.
— Потом пришла мама. Пошла к нему в комнату. Потом долго сидела на телефоне. Что-то мне подсказывает, что и папа уже домой едет. Они сегодня вечером должны были ужинать с Тикхорами, но, кажется, все отменилось.
— А с ужином что? — спросил я, помолчав немного.
Обычно в будни мы с Энди ужинали возле телика, заодно делая домашку, но раз Платт дома, мистер Барбур вот-вот появится и все планы на вечер отменены, то, похоже, нас ждал ужин в кругу семьи.
Энди характерным жестом — суетливо,
— Давай-ка дойдем до «Серендипити» и съедим по гамбургеру, — сказал Энди. — Что-то мне совсем не хочется тут быть, когда папа придет домой.
— И меня возьмите! — неожиданно прискакала и чуть не врезалась в нас раскрасневшаяся, запыхавшаяся Китси.
Мы с Энди переглянулись. Китси даже на автобусной остановке старалась встать от нас подальше.
— Ну пожалуйста, — провыла она, глядя то на меня, то на Энди. — Тодди на футбольной тренировке, у меня деньги есть, не хочу с ними тут одна оставаться, ну пожалуйста!
— Слушай, ну пусть, — сказал я Энди, и Китси одарила меня благодарным взглядом.
Энди сунул руки в карманы.
— Ладно, — сказал он безо всякого выражения.
Они словно две белые мышки, подумал я, только Китси — мышка-принцесса, комочек сахарной ваты, а Энди — скорее понурый, анемичный мышонок из зоомагазина, которого покупаешь, чтоб скормить боа-констриктору.
— Шевелись тогда. Живо! — сказал он, потому что она все стояла, раскрыв рот. — Ждать я тебя не собираюсь. И деньги не забудь, потому что платить за тебя я тоже не собираюсь.
Чтоб поддержать Энди, я пару дней после этого не ездил к Хоби, хоть атмосфера в доме была такой напряженной, что уехать так и подмывало. Энди был прав: никак нельзя было понять, что же такого натворил Платт, потому что мистер и миссис Барбур вели себя так, будто ничего не случилось (да только видно было — случилось), а сам Платт молчал как рыба и за едой сидел угрюмо над своей тарелкой, завесив лицо волосами.
— Уж поверь мне, — сказал Энди, — лучше, когда ты здесь. Они разговаривают и хоть как-то стараются быть нормальными.
— Как по-твоему, что он сделал?
— Честно, не знаю. И знать не хочу.
— Да хочешь.
— Ну да, — сознался Энди. — Ноя правда вообще без понятия.
— Как думаешь, он списывал? Воровал? Жевал жвачку в церкви? Энди пожал плечами:
— В прошлый раз, когда у нас с ним были проблемы, он ударил кого-то по лицу клюшкой для лакросса. Но и тогда все было не так. — И вдруг, совершенно неожиданно: — Мама больше всех любит Платта.
— Думаешь? — уклончиво переспросил я, хоть и знал, что это чистая правда.