Шрифт:
Александр Шленский
Щипцы, зубило и бутылка водки
Никакое живое существо никогда не кажется самому себе уродливым, потому что оно, не размышляя, принимает себя таким, какое оно есть. Чем мы можем доказать, что Человек доволен собой больше, чем насекомое или жаба?
Клиффорд Саймак
Единственный путь наслаждаться жизнью - быть бесстрашным и не бояться поражений и бедствий.
Джавахарлал Неру
Есть такого рода насекомые, которых и не разглядишь-то в траве как следует, но зато они сверчат так страстно и пронзительно, что кажется как будто под пломбой болит зуб. Кривится лицо, немеет челюсть, и горло перехватывает свербящей тоской, и вспоминаются тупые блестящие
Обычный человек если и подумает про щипцы, то все как-то безотносительно к себе. Он ни за что не станет раздумывать, например, о том, зачем явились ему в голову щипцы. И как только сей металлический предмет уйдет из головы сам собой, такой человек снова начнет думать о прочих предметах, более для него занимательных, а про щипцы больше и не вспомнит, пока не увидит их воочию, применительно к какому-нибудь делу, в котором без щипцов никак нельзя.
Но философ тем и отличается от остальных людей, что думает он не только о том, о чем думают все остальные люди, но и о том, о чем все остальные люди не думают никогда. Например, все люди просто думают себе о всякой всячине и все тут. А философ - он потому и философ, что он не может думать о всякой всячине как все остальные люди. Вместо этого философ всякий раз начинает думать о своих мыслях про всякую всячину, о том как это, собственно, и зачем он про эту всячину думает. И получается так, что всячина, конечно, может быть всякой, но мысли-то всякими быть не могут! У мыслей всегда есть свой порядок.
И надо сказать, что думать про свои мысли о всякой всячине, гораздо удобнее, чем думать про всякую всячину непосредственно. Например, можно думать про зарождение и развитие каждой мысли, про то как мысли обретают форму и структуру, как они ассоциируются друг с другом, как они трансформируются в последующие мысли. Безусловно, у мыслей есть свой замечательный порядок, в отличие от всякой всячины, в которой этот порядок отсутствует напрочь. Но вот ведь какое дело: мысли не могут быть про одни только мысли без конца. То есть, мысли про другие мысли, а те мысли еще про какие-то мысли... Как ни крути, а в конце обязательно оказывается всякая всячина. И как только она там оказывается - вот тут обязательно жди какого-нибудь непорядка. Добро бы непорядок был только в природе, а то ведь есть еще и теорема Геделя.
Так вот, сидел наш философ в парке на скамеечке, и думал эти самые мысли, и как раз додумал до теоремы Геделя, как вдруг, откуда ни возьмись, явились в голову щипцы и разрушили вмиг весь ажурный строй мыслей, какие были до щипцов. Спрашивается, какое отношение имеют щипцы к теореме Геделя?
Непорядок!
Философ почувствовал себя так, словно его только что жестоко обокрал карманный вор: вынул всю наличность из кармана, прихватил пенсне и карманные часы, да еще напихал в пустой карман всякой ерунды и плюнул туда же.
Но мало-помалу тусклый блеск вредительских щипцов связался с болью и саднением от заусенцев на пальцах: такие заусенцы появляются от авитаминоза и ковыряния пальцами в цементе. Заусенцы в свою очередь вызвали воспоминание о зубной боли, а зубная боль напомнила о стрекотании бормашины. И тут уже философ совершенно понял, что щипцы в голове появились от того, что кто-то стал сильно сверчать из газонной травы.
Философу сразу стало легче. Одно дело, когда щипцы появляются в голове просто так, без причины, и совсем другое дело, когда такая причина существует. Неважно что в объективной природе нет никакой связи между сверчанием и щипцами. Природа все равно едина, и нет в ней отдельных вещей, а значит и связей никаких нет. И вещи, и связи между вещами человек вообразил для своего удобства. Значит и связь между щипцами и сверчанием тоже можно вообразить, коль скоро в такой связи появилась необходимость.
Необходимость всегда связана с поиском причины, а для причины требуется связь. И вот, нужная связь найдена, и стало быть, сверчание в траве является причиной маникюрных щипцов в голове. Конечно, два таких разнородных предмета как насекомое сверчание и маникюрные щипцы, помещенные по разные стороны единой причинно-следственной связи, выглядят чрезвычайно нелепо. Но согласно натурфилософии, нелепо вообще думать о том, что мир подчиняется закону причинности.
Таким образом, надлежащий порядок в голове философа был восстановлен.
Восстановив порядок в своей голове, философ открыл глаза и внимательно огляделся вокруг себя. Нескладная деревянная скамейка была окрашена в веселый ярко-синий цвет, этим самым цветом любят также красить кладбищенские оградки. Скамейка, а также и асфальт вокруг нее, были густо заплеваны шелухой от семечек. Аллеи парка нехотя сходились к невзрачному фонтану, в центре которого каменела девушка, едущая верхом на дельфине. Фонтан был сух как министерская резолюция и использовался исключительно для свалки мусора. По краю фонтана разгуливала огромная наглая ворона, косо посматривая на воробьев, склевывающих с неровного грязного асфальта всякую дрянь. По краю аллей кое-как росли чахлые, плохо подстриженные кусты, на ветках которых там и сям болтались разноцветные презервативы, похожие на нарядные елочные игрушки. Иногда в парк приходили милиционеры в резиновых перчатках и, матерясь, снимали презервативы с веток, но после этой процедуры парк становился еще скучней.
Вечерело. Несколько праздных гуляющих шли мимо скамейки философа, отбрасывая качающиеся вечерние тени, длинные и жирные как удав из Московского зоопарка.
Невдалеке от лавочки, где сидел, задумавшись, философ, помещался небольшой, тщедушный монумент. Пустотелый бронзовый Джавахарлал Неру грустно сидел на своем бронзовом стуле в окружении мусора и многочисленых плевков. На его пыльном каменном постаменте, густо загаженном городскими птицами, было крупно нацарапано: "Цой жив!". Проходивший мимо человек сильно южной внешности с полминуты изучал надпись, после чего запальчиво произнес с кавказским акцентом:
– - Кха-акой Цхой?! Наххуй он жив?! Я иво маму ибаль! Даа?
– и, оскорбленно плюнув, зашагал дальше.
Джавахарлал Неру на своем стуле даже не шелохнулся. Плевком больше, плевком меньше - какая разница!..
Еще через минуту к постаменту приблизился неряшливо одетый мужчина с портфелем в руке и сурово взглянул на прославленного сына индийского народа мутным страдальческим взглядом. Что-то их определенно роднило. В осанке сидящего бронзового человека и стоящего живого чувствовалась усталая, скорбная непреклонность, придававшая всей композиции единый законченный характер.
Философ пригляделся к этой скульптурной группе, и по выражению лица и позе ее живого участника понял, что он тоже думает про что-то неприятное, даже не про щипцы, а про какой-то большой, надоедливо зудящий слесарный инструмент. Судя по выражению лица стоящего человека, это было несомненно зубило. Тупое зазубренное зубило, густо покрытое ржавчиной. Набалдашник зубила был сильно расплющен и свернут на сторону от частых и неточных ударов молотком, наносимых, как правило, дрожащей рукой.
В отличие от философа, стоящего человека нисколько не удивляло, отчего зубило появилось в голове и надсадно, не переставая, зудит. Зубило всегда появлялось, когда хотелось выпить, а когда желание выпить принимало нестерпимый зарактер, зубило начинало зудеть и вибрировать. Отсутствие наличности в кармане во много раз усиливало зуд и придавало ему характер китайской пытки.