Щит героя

Маркуша Анатолий Маркович

– Запиши, Сергей: на круг - сто пятнадцать. Правильно, Мария Афанасьевна?

– Правильно.

– За квартиру сколько платите? За свет? За детский садик Тани? Вычеты? Словом, сколько на сторону уходит?

– За квартиру шесть рублей, за свет - три, за детский садик десятку, - испуганным голосом перечисляет Мария Афанасьевна...

– Сколько остается, Сергей?
– строго спрашивает Грачев.

– Девяносто семь.

– Синяя куртка Сергея сколько стоила?

– Сорок три рубля.

– Так. Сколько остается?

– Пятьдесят четыре, - хмуро отвечает мальчишка.

– Тане в прошлом месяце что-нибудь покупали?

– Ботиночки изорвались... и колготки покупала...

– Сколько истратили?
– все тем же жестким голосом спрашивает Грачев.

Я смотрю в лицо Анатолия Михайловича и не узнаю его - прищуренные глаза стали недобрыми, рот поджат. Такой обычно добродушный и располагающий к себе, он выглядит отчужденным и совсем не мягким.

– Одиннадцать рублей отдала...

– Что остается, Сергей?

– Сорок три...

– Себе покупали что-нибудь?

– В прошлом месяце не получилось... что осталось - на питание, ну и в дом тоже кое-чего по мелочи надо было...

– На мелочи сбрось, Сергей, тринадцать рублей. Не много будет, Мария Афанасьевна?

– Нет, что вы...

– Что осталось?

– Тридцать.

– Сколько получается на день, Сергей?

– Ну, рубль.

– А в училище на сколько тебя кормят?

– На рубль пять.

– Погляди теперь матери в глаза и скажи: есть у тебя совесть или нет? Что заработал, до дому не донес, так? Так. И матери на еду меньше, чем тебе, осталось. Так? Так. А вы, Мария Афанасьевна, небось и ему и Тане яблоки покупали, мороженое?..

– Покупала.

– Как это называется?

Наступает долгое и трудное молчание. Молчит мать, вздыхает и смотрит в сторону, молчит Сергей, уставясь в пол и дыша чуть слышно. Какое-то время молчит и Грачев.

– Как думаешь, Сергей, будь отец жив, позволил бы он такое?

Молчание.

Мария Афанасьевна украдкой вытирает глаза.

– Ты мужчина или тряпка? Знаю, деньги не пропил, в карты не проиграл, купил коньки. Но разве это меняет дело? Почему ты не принес получку матери и не посоветовался, как быть? В чем мама тебе отказывает? Отказывает?

– Нет, - едва слышно выговаривает мальчишка.

– А сейчас мать по чьей вине плачет? Или мало она без тебя в жизни плакала?

Молчание.

– Молчишь? Я тебя учил и учу не молчать, а отвечать за свои поступки. Отвечай.

Я хотел... я хотел...
– чуть слышно выговаривает Сергей и больше ничего уже сказать не может.

– Хотел! Все всегда чего-нибудь хотят. Нормальное дело. Но этого мало - хотеть. Надо еще соображать, что можешь, а чего не можешь себе позволить.

– Вообще-то, Анатолий Михайлович, - не выдерживает мать, - я на Сережу не жалуюсь, он неплохо ко мне относится и Таню жалеет... Конечно, в этом месяце нехорошо получилось, мог бы и подождать и спросить, тем более зима уже кончилась...

– Неправильно рассуждаете, Мария Афанасьевна, и напрасно сыночка под защиту берете. Не маленький. Мужчина. И должен сначала думать, а потом действовать. Что это за мужчина - над собой не хозяин? Я лично и руки такому не подам... А чего ревешь? Себя жалеешь? Жалеть, между прочим, мать надо. Удовольствие ей все это слушать и нам, посторонним людям, в глаза смотреть?..

Грачев поднимается и обрывает разговор:

– Вас, Мария Афанасьевна, прошу быть в дальнейшем построже. Что касается Сергея, пока не придет в чувство и не поймет, как надо жить, я с ним разговаривать буду только по делу. Все.

Мария Афанасьевна поспешно прощается и выходит из кабинета завуча. Неслышно исчезает Сергей. Грачев медленно вышагивает от окна к двери и снова от двери к окну, дышит редко и шумно, словно после неудачного подхода к: штанге.

– Ну черт, после такой экзекуции ничего на свете не хочется.

– Думаете, поможет?
– спрашиваю я.

– Что значит - "думаете"? Не может не подействовать. Тем более Сережка парень неизбалованный. И учится хорошо. И к матери относится правильно. Сорвался. У них это бывает: хочу! И пусть трава не растет, а дай!.. Родители сами виноваты - потворствуют... А вообще-то я не ожидал, что он так легко протечет. Сережка упрямый, упрямые труднее плачут... подействовало, зацепило...

Мы собирались уже уходить из училища, когда я, соединив многие предшествовавшие разговоры с тем, которому был только что свидетелем, спросил:

– Вот вы, Анатолий Михайлович, заставили Сергея бюджет семейный с карандашом проанализировать, а сами вы такой анализ, я имею в виду своих доходов, делаете?

Он заулыбался и ответил с легкостью:

– Мои доходы и без карандаша подсчитаешь не запутаешься.

– Значит, работа в училище, с точки зрения заработка, вам невыгодна?
– спросил я.

– Ясное дело - сплошной убыток.

– Так почему же вы все-таки работаете?

– Из всех вопросов, что вы мне до сих пор задали, этот и самый трудный, и самый простой. Во-первых, я не считаю, что выгода или невыгода выражается только в рублях. Во-вторых, чем прикажете измерять удовольствие? В-третьих, на любой работе ты ее, а она, работа, тебя ломает, и это тоже важно... Короче: здесь я не железки пилю, а людей изготавливаю! И это кое-чего стоит. С пацанами общаясь, сам лучше делаешься. На заводе я бы до сорока лет Толиком ходил, а тут Анатолий Михайлович... А рублей нам действительно маловато платят...

Медленно шел я из училища к остановке метро. Впереди были дела и встречи. Я еще не знал, как сложатся наши дальнейшие отношения с Грачевым, насколько мы сблизимся, насколько необходимы окажемся друг другу, но в одном не сомневался - мы не случайные соседи на земле и не просто нечаянно столкнувшиеся на перекрестке прохожие.

ДЕЛА ТЕКУЩИЕ И ЕЩЕ МИЛИЦИЯ

С утра еще Анатолий Михайлович заметил - Миша Юсупов подозрительно суетлив и беспокоен: то он просился выйти в туалет и исчезал минут на десять, то, когда Грачев приближался к его рабочему месту, что-то прятал от мастера, то подозрительно часто подходил к точильным кругам и возился над ними. По логике характера Юсупова, мальчишки быстрого, нервного, плохо управляемого, можно было ожидать какой-нибудь очередной каверзы. И Анатолий Михайлович держался настороже, хотя и не торопился вмешиваться, разоблачать Юсупова. Интуиция подсказывала: не трогай, не мешай, ничего плохого не должно случиться. Придись Грачеву держать ответ перед высокой методической комиссией, почему он в этот день предоставил непутевому ученику полную свободу действий, Грачев не ответил бы вразумительно.