Щит героя
Шрифт:
Фунтовой отнесся к просьбе Валерия Васильевича прежде всего профессионально и стал задавать вопросы:
– Когда ом ушел из дому? Так, записано. Какие-нибудь документы при нем были? Сомневаешься? Резонно. Так, а в чем он был одет? Так, так... Портфель, говоришь, оказался спрятанным...
Когда Галина Михайловна услыхала, как Карич перечислял: брюки синие вельветовые, куртка темно-серая нейлоновая с воротником, ей сделалось плохо.
Часа через полтора Олег Павлович сообщил.
– По городу и области никаких подходящих дорожных происшествий не было; я просил дополнительно навести еще справки по больницам, но, кажется, и там ничего, что могло бы нас насторожить, не отмечается.
Неопределенность не рассеивалась, а время шло. Никто в доме не спал, ночь казалась невероятно длинной, угнетающей и бесконечной.
– Вот что я бы хотела понять: откуда в нем такое бессердечие? Поехал по своим делам, не рассчитал, задержался - это все может быть, допускаю, так позвони. Есть же телефон! Предупреди: не беспокойтесь, буду утром, или там завтра, или через три дня, - в какой уже раз повторяла Галина Михайловна, - подумай - мать с ума сходит.
И тут Галина Михайловна заплакала, что с ней случалось чрезвычайно редко. Она умела сдерживаться, уходить в свою скорлупу. Жизнь давно уже выучила ее трудной науке - ждать. Ждать, не поддаваясь панике, ждать, веря в лучшее, даже в тех случаях, когда для надежды остается совсем мало оснований...
Только в начале восьмого тихо повернулся ключ в двери, и в дом вошел Игорь.
Вид у него был достаточно встрепанный: волосы торчком, куртка измятая, глаза подпухшие, какие бывают после трудной бессонницы. Он возник на пороге, тупо глядя перед собой, не зная, что сказать, как объяснить свое исчезновение.
Ирина молча вышла из комнаты.
Галина Михайловна только и смогла, что спросить:
– А позвонить ты не мог?
Он не ответил.
Карич поднялся с кресла и сказал коротко:
– Пошли.
Когда они оказались на кухне вдвоем, Валерий Васильевич спросил:
– Где ты был?
– В суворовское ездил.
– Что ж ты там делал ночью?
– Я опоздал на поезд, пришлось ждать. На вокзале...
– Дрожал и жалел себя: в школе все вверх ногами идет, в суворовском, могу предположить, по тебе не сильно скучают... Жалел себя? А о матери почему, подлец, не подумал?!
– Не имеете права...
– Что-о? Душу из тебя вытряхну и буду прав! Ты как смеешь родную мать убивать? За что?
Тут Игорь хотел повернуться и гордо уйти из кухни, но Карич схватил его за шиворот, тряхнул, как котенка, и шепотом, чтобы не услышала Галина Михайловна, проговорил:
– За маму... прикончу...
Впервые Игорь увидел бешеные глаза Валерия Васильевича и испугался.
– Ступай к матери, - тоном, не терпящим возражения, сказал Карич, - в ногах валяйся, на коленях ползай, а успокой. Понятно?
Игорь молча повернулся и вышел из кухни.
В большой комнате он присел на ковер, рядом с диваном. Поглядел на мать, она лежала бледная, измученная, с прикрытыми глазами. Игорь дотронулся до руки Галины Михайловны. Рука эта была холодная, как неживая. Он ткнулся лицом в эту страшную, неживую руку и... заплакал.
Когда минут через двадцать выбритый и одетый Валерий Васильевич появился в комнате, он увидел сгорбившегося на диване Игоря и Галину Михайловну, тихо выговаривавшую что-то сыну.
– Умывайся, переодевайся, жуй - десять минут на все и вместе пойдем в школу, - никак не называя Игоря, решительно распорядился Карич.
– Он же спать умирает хочет, - сказала Галина Михайловна и вопросительно-жалостливо взглянула на Карича: "Неужели не понимаешь?" спрашивал ее взгляд.
– Я тоже, между прочим, очень сильно хочу спать, - сказал Карич, - но это, к сожалению, еще не основание, чтобы не идти на работу.
Игорь не сказал ни слова и покорно вышел из комнаты.
– Он же уснет на уроке, - попыталась еще раз вступиться за него Галина Михайловна.
– От этого не умирают.
Молча дошли они до школы - Игорь и Карич.
Перед самыми дверьми Игорь остановился и вопросительно взглянул на Валерия Васильевича.
– Ступай в класс, а я пойду к Белле Борисовне, скажу, что мы всю ночь не спали - у матери был приступ. Противно мне распинаться, но что делать, не вижу никакого выхода.
Прошло несколько дней. С утра Карич возился в гараже. Перемонтировал проколотую накануне запаску, вытряхнул заодно коврики и собирался помыть машину, но тут пришел Игорь, оценил обстановку и предложил:
– Помочь?
– Помоги. Открой капот и запусти двигатель. Я буду регулировать малый газ, что-то обороты гонит.
Игорь открыл капот, уселся на водительское место и запустил мотор. Сквозь ветровое стекло он видел широкую спину Валерия Васильевича, склоненную над карбюратором, седеющую голову, он слышал его короткие команды: "Дай газ. Сбрось. Еще дай, плавненько, так... Сбрось резко".
Игорь дышал теплым автомобильным запахом, ни о чем не думал, просто воображал себя мчащимся по шоссе. Какой мальчишка не грезит машиной?
Карич опустил капот, подошел к дверке и сказал, нагибаясь к Игорю:
– Выгони машину во двор, а я пока руки ополосну и шланг достану.
Игорь плавненько отпустил сцепление и осторожно попятил машину к воротам. Он слышал, как приподнялись на пороге задние скаты - и тут же провалились, потом подпрыгнул передок, и "Жигуленок" оказался во дворе. Игорь поглядел на гараж, но Карича не увидел. Тогда он отъехал еще немного задним ходом, переключил передачу и аккуратно развернулся. Валерий Васильевич все не показывался из гаража.
Игорь тихонько объехал вокруг двора и поставил машину около водостока. Тут и Карич показался. Подошел к машине, внимательно взглянул на Игоря, но ничего не сказал.
Вместе они быстро помыли машину.
Потом Карич сказал:
– Поднимись в дом, Игорь, и скажи матери, что мы поедем на полчасика. Если спросит куда, объясни - прогуляться и тормоза проверить.
Они выехали за границу городка, прокатили по шоссе километра три, и Валерий Васильевич свернул на узкую лесную дорогу. Здесь он остановился, вылез, обошел машину спереди, открыл правую переднюю дверку.