Щит героя
Шрифт:
Мы поздоровались, и Николай Михайлович сказал угрюмо:
– Такой коллекции небось не видели?
– Что за ножи?
– поинтересовался я, невольно любуясь одним, особенно тщательно отделанным, с резной черной ручкой.
– А вот одиннадцать лет, что я работаю в училище, отбираю у ребят. Просто патология! Не успевает пацан научиться пилу в руках держать, только-только услышит, что такое закалка, и на тебе - нож... Спрашиваешь, для чего тебе нож? Кого резать? Молчит. Потом это проходит, но на первых порах они как помешанные на оружии.
– По какому же поводу вы вытащили весь арсенал? Будет выставка? спросил я.
– Нет, выставки не будет, и достал я ножи по грустному поводу... Видите, на ручках бирки? На них записано, чья работа, год изъятия... Некоторые из ножей я вернул тем, кто их сотворил... Например, не так давно чествовали одного молодого инженера; после всех речей, в которых его, можно сказать, по самые уши вымазали медом, я встал, протянул ножик и спросил: "Помнишь? Узнаешь?" И когда он признал, между прочим, сильно смутившись, я сказал: "Скажи при всех, Гриша, ты уже дорос до того, чтобы я мог со спокойной совестью отдать тебе эту игрушку?" Только не у каждой сказки хороший конец...
– и Николай Михайлович протянул мне самый красивый, с черной резной ручкой нож.
– Превосходная работа, - сказал я, подержав нож в руках.
– Этот ножичек мне уже не вернуть хозяину. Сегодня вызывали на допрос. Лешка Крохалев, прошлогодний выпускник, - убит в пьяной драке. Вот вам и хорошая работа! Вызывали меня как свидетеля. Перед законом свидетель, а перед совестью - кто?..
Понимая состояние Балыкова, видя его искреннюю, глубоко человеческую растерянность, я попытался как-то утешить, успокоить его. Он выслушал, не перебивая, и угрюмо произнес:
– Все правильно, и будь я на вашем месте, наверное бы, то же самое говорил. Только это - слова... а какая глупость на деле получается - ножик есть, человека нет!..
Мы поговорили еще немного, и я, не задавая вопросов, с которыми пришел, собрался уходить:
– Вот что, возьмите-ка этот ножик, положите на свой рабочий стол. Будете писать о нашем контингенте, поглядывайте на него. И не жалейте - ни учеников, ни нас, воспитателей. Понимаете, о чем я вас прошу, - чтобы без розовой краски, без умиления писали.
За свою жизнь я перебывал на стольких собраниях, заседаниях, встречах, обсуждениях - не сосчитать. А многие ли оставили след в душе?.. Увы... Может быть, потому, что массовые общения удивительно похожи друг на друга, словно поставлены одним и тем же режиссером - холодным, лишенным фантазии, утратившим способность по-настоящему увлекаться.
Грачевские мальчишки оказались искренними постановщиками. И должно быть, поэтому встреча, посвященная памяти Пепе, прочно отпечаталась в памяти и взволновала.
В обычной учебной аудитории собралось с полсотни человек. Половина, пожалуй, даже чуть больше - ребята. Среди приглашенных я увидел Галю, Ирину, генерала Баракова, нескольких незнакомых офицеров-авиаторов, был и странного вида - рост под два метра, в плечах сажень, лицо молодое, борода разбойничья - человек, как я потом понял, скульптор, сработавший памятник Пепе...
Гостей рассадили вперемешку с хозяевами. На видном месте висела та самая фотография Пепе, которую мне показывали ребята. Снимок они получили у лохматого скульптора.
Анатолий Михайлович расположился в последнем ряду и никакого видимого участия в происходившем не принимал.
Первым к собравшимся обратился рыжеватый, длинный, суетливый мальчишка. Он волновался, и начало речи никак не складывалось.
– От нашего мастера... то есть от Анатолия Михайловича мы... это, так сказать, недавно, значит, узнали про летчика-испытателя Петра Максимовича Петелина, Героя Советского Союза и все такое прочее... Но самое важное для нас, что он, когда еще не был летчиком, был слесарем... И тогда мы решили узнать как можно больше о его жизни...
– Здесь мальчишка справился с волнением и стал говорить складнее и глаже. Собравшиеся узнали, что ребята разыскали больше двадцати товарищей, знакомых, сослуживцев Пепе, съездили на завод, где Петр Максимович начинал, побывали в доме, где он жил мальчишкой, собрали кое-какие документы и воспоминания о нем.
– Чего мы хотим?
– спросил не то у себя, не то у собравшихся рыжий парнишка и тут же ответил: - Мы хотим обьявить соревнование за право называться группой имени Героя Советского Союза Петелина и еще собираемся устроить музей его памяти. Сегодня мы пригласили многих товарищей Петра Максимовича и просим рассказать о нем, ответить на вопросы.
На этом он передал слово Баракову.
Видимо, Федора Ивановича растрогала обстановка, растрогали ребята, он, и вообще-то выступавший мастерски, на этот раз превзошел самого себя: полчаса рассказывал, каким замечательным человеком и необыкновенным летчиком был Пепе.
Закончил Бараков несколько неожиданно:
– Вы, когда приглашали меня на встречу, ребята, столько тумана и секретности напустили, что я малость растерялся и никак не мог решить, что привезти с собой, кроме воспоминаний. Но я тоже хитрый. Так что держите!
– и он передал рыжему парнишке картонную коробку.
– Там слайды. Шестьдесят четыре самолета, на которых летал Петр Максимович. Разглядите слайды повнимательнее, и, я уверен, вы поймете, как далеко вперед шагнула наша авиация за последние годы и сколь велик личный вклад человека, начавшего летать на самолете По-2 - максимальная скорость сто с небольшим километров в час - и закончившего на реактивных истребителях, летающих вдвое быстрее скорости звука...
Потом ребята задавали вопросы.
Первой отвечала Галина Михайловна. Мне запомнилось, как деликатно интересовались ребята подробностями жизни Пепе. Один маленький хилого вида мальчонка спросил:
– А Петр Максимович был очень сильным? Большого роста?
– Роста он был среднего - сто семьдесят восемь сантиметров, - сказала Галя.
– Он был очень сильным человеком, но самому Петру Максимовичу казалось, что силы, особенно в руках, не хватает, и он постоянно "накачивал" руки - отжимался раз десять в день, то упираясь в подоконник, то в перила балкона или в спинку стула.
– А он много ел? И что любил?
– Ел немного, особенно перед полетами. Любил соленые огурцы и обыкновенные котлеты...
– Если можно, скажите, пожалуйста, он часто сердился?
– Да, довольно часто... Больше всего из-за плохой работы. Любая плохая работа - плохо вымытые окна или кое-как отремонтированный автомобиль - его бесила... и еще он не переносил вранья.
Вопросы были удивительно непосредственные, совсем детские, и спрашивали ребята с подкупающей заинтересованностью. Галя так славно и так честно отвечала ребятам, что не приходится удивляться атмосфере полнейшего доверия и сердечности, что установилась в аудитории.