Щит земли русской
Шрифт:
– Дважды я посылал гонцов в Белгород, и оба раза их брали печенеги да мертвыми бросали к стенам Киева. То чудо, что ты прошел. Да в последнее время заметно поубавилось в окрестностях печенежских отрядов. Не думают ли находники на стены Белгорода подняться, чтобы взять город на щит?
Янко рассказал князю о сече над Росью и о Славиче, о битвах под стенами города.
– В Киеве я видел совсем малую дружину, – тихо, не зная, говорить ли дальше, сказал Янко: боялся услышать страшное для себя, для белгородцев. Но все же не утерпел, спросил – Один ты пришел из северных земель, княже, али с войском?
Князь Владимир не ответил, посмотрел в
– Скажи мне, гонец, кто ты?
– Я сын кузнеца Михайлы, дружинник заставы Славича, зовусь Янком.
Князь Владимир встал и подошел совсем близко. Янко поднял голову, глянул в глаза князю, и жалость холодными пальцами стиснула ему сердце. «Сколь морщин у князя!» – отметил про себя Янко.
Князь тихо произнес:
– Знаю Михайлу и старейшину Воика помню, о том ему скажи, как вернешься в дом родителя своего. Воеводе Радку передай мое княжее слово: надеюсь на ваше мужество, белгородцы. Велю воеводе стоять, пока северные рати не подойдут под Киев! Тогда и гряну всей силой земли Русской на печенегов!
Последние слова князь произнес резко, и Янко увидел, как трудно дались они князю.
Воевода Волчий Хвост сообщил князю:
– Гонец полон привез с собой, печенежского конника.
– Выкуп надобно дать за того печенега, – князь вернулся к столу, открыл расписной ларец, подозвал Янка к себе.
– Возьми. По теперешней нужде великой сгодятся, – и протянул ладонь с десятком серебряных монет. Янко принял дар с поклоном – на монетах выбит княжий лик и по кругу написано: «Владимир на Столе».
– А теперь иди, Янко. Ночь отдохни с гриднями да подкормись перед дорогой. По рани тебя проводят заставой, сколь возможно будет, в сторону Белгорода. Остерегись в пути, чтобы и твою голову печенеги не кинули в киевский ров.
Когда Янко был уже у порога, князь Владимир повторил:
– Стойте крепко, белгородцы! Вы – щит земли Русской!
Опомнился Янко, только выйдя на свежий воздух, когда почувствовал на левой щеке ласковое солнце. Вот и свиделся он с князем Владимиром!..
Подошел старший дружинник из наружной стражи, участ ливо спросил обескураженного Янка:
– Ну, обещал князь помочь Белгороду?
Янко с трудом сдерживал накатившиеся на глаза слезы: если ему суждено будет вернуться, что скажет он людям Белгорода?
Дружинник понял все, сокрушенно выдохнул и повел Янка в гридницкую – кормить и в обратный путь снаряжать.
Рыбе ли прятаться от дождя? Князю ли Владимиру страшиться еще одной сечи? Сколько их было с той поры, как сел он на столе отца своего Святослава, и столько лет отдал собиранию земли Русской вокруг Киева!
Старый воевода Волчий Хвост и в мыслях не допускал, что князь Владимир выказывает робость, сидя в Киеве за высокими стенами в час, когда лютые вороги жгут окрестные селения. Против несметного печенежского войска нужна крепкая дружина. Сила ратная собирается, но она еще далеко… А вновь кинуться, вооружась одной лишь яростью, – повторить осраму прошлого лета. Вот подоспеет рать новгородская…
– Сдержи лютость, княже Владимир. Сам ведь знаешь – дикого тура кулаком в бок не бьют: один раз меж рог молотом, и насмерть!
Воевода, заметно поднимая ноги, чтобы не шаркать черевьями, вышел из палаты проводить белгородского гонца и озаботиться о нем. Князь Владимир остался наедине со своими думами и гневом к степным хищникам.
«Кабы со всей дружиной пришел – под Белгород поспешил бы тотчас, – подумал князь Владимир, вспомнив во прос белгородского гонца. – И не един вбежал в Киев, да без рати… Почти без рати, с несколькими сотнями дружинников только, – поправил князь сам себя. – Дружину немалую собрал Новгород в помощь своему бывшему князю, а ныне князю всей земли Русской, но рать эта, пешая большей своей ча стью, на лодиях идет от далекого Новгорода. Только и сумел взять пеших воев в Любече да в Чернигове. Вручий да Искоростень дали малое число ратников, других под Здвижен послали оберегать от печенежских набегов из-под Белгорода. Тяжко Руси, ворог везде: и на закате солнца – там византийские легионы рвутся в Болгарию, тянет император Василий длинные руки и к угорским землям. Ляхи воюют червенские города. В полуночных краях только что чудь усмирил, да в Новгороде сына своего Вышеслава оставил оберегать единство земли Русской. На восходе же солнца, по Волге, немирно сидят булгары – им наши ростовские да муромские края приглянулись. О печенегах и говорить нечего – всякое лето на Русь идут. Минувшим годом подступили к Василеву, теперь вот под Белгородом встали».
Князь просунул палец в книгу там, где было заложено пером, пытался читать писание императора Константина сыну своему Роману. Привез список с этой книги болгарин Михайл, приехав митрополитом на Русь от болгарского царя Симеона по просьбе Владимира.
Глаза остановились на строках: «Пацинаки [53] многократно, паче же примирения не содержа, разоряют Руссию и скоты весьма отгоняют… могут, когда руссы из своих границ выдут, нападение учинить и русские поля вытравить и выпустошить».
53
Пацинаки – печенеги.
«Давно сие писано, половину столетия минуло, а будто о дне нынешнем», – подумал князь Владимир. Встал из-за стола, прошел в дальний край зала, где на ковре развешено оружие предков: вот дедовы кованые мечи и копья со следами многих зазубрин от памятных сечь с ромеями и хазарами. Вот мечи, с которыми князь Игорь ходил в полюдье собирать дань с окрестных племен. Теперь племен нет и в помине, есть единая Русская земля. И собрал ее он, князь Владимир. Вот, в центре ковра, тяжелый меч убитого печенегами князя Святослава покоится безмятежно, словно старый дружинник, отдых взяв бессрочный от ратных походов.
«Меч воеводы спасли, а князя своего спасти не сумели», – с горечью подумал князь Владимир. Вспомнил, как принимал меч этот от старшей дружины, как давал клятву на нем беречь землю отцов и дедов. Семнадцать лет минуло с той поры. И редкие дни были, когда покоился меч князя Владимира в широких ножнах… Вновь вспомнилось недавнее сражение под Василевом.
– Не успокоюсь, пока не будет отомщена Русь за постоянные печенежские обиды! На горе себе отверг слово о мире Тимарь и так поступил с василиком Парфеном! – прошептал князь и, словно давая роту [54] погибшему от степняков отцу своему Святославу, прикоснулся пальцами к холодной рукояти его меча. – И за осраму под Василевом поквитаюсь!
54
Рота – клятва, обещание.