Щит
Шрифт:
К Ваге Руке Бури Неддар относился как к своему второму «я»: не искал в его словах второго дна, не сомневался в его искренности и не обращал внимания на огрехи в построении фраз. При этом он воспринимал откровения побратима как что-то давно и хорошо известное — мог прервать их на полуслове или пропустить мимо ушей. А вот к словам Арзая Белой Смерти и графа Генора он прислушивался очень внимательно. И не только прислушивался, а требовал уточнений для каждой фразы, которую можно было истолковать двояко!
Честно говоря, сначала я думала, что он в них сомневается, но к третьей перемене блюд пришла к выводу, что у такой дотошности есть и иное объяснение — король УЧИЛСЯ! У собственных вассалов!! И делал это с явным удовольствием!!!
С этого момента я перестала обращать внимание на то, что оба горца обращаются к королю на «ты» и игнорируют чуть ли не все правила дворцового этикета, а королевский казначей позволяет себе высказывать свое мнение до того, как Неддар к нему обратится: люди, собравшиеся в Зале Озерных Лилий, были истинными последователями древних мудрецов, и говорили, забыв о словах [137] !
137
Мэйнария имеет в виду фразу: «Ловушка нужна для ловли зайца. Когда заяц пойман, про ловушку забывают. Слова нужны, чтобы поймать мысль. Когда мысль поймана, забывают про слова. Как бы мне найти человека, который забыл про слова, и поговорить с ним?» (На самом деле это изречение принадлежит Чжуан Цзы.)
Понаблюдав за ними еще какое-то время, я уверилась в том, что права, и, наконец, поняла причину, заставившую короля пригласить на этот завтрак еще и Этерию Кейвази. Баронесса казалась неотъемлемой частью компании: она не присутствовала при разговоре, а участвовала в нем. И не как марионетка, а как полноправный собеседник. Мало того, ее суждения принимались с явно видимым восторгом, ибо, как правило, оказывались неожиданными, но при этом предельно взвешенными. И, кстати, идеально вписывались в понятия о дворянской чести.
Мне тут же стало не по себе — у меня такого окружения не было.
Или было?
Попытка разобраться со своим прошлым окончилась тем, что я перестала следить за ходом беседы и ушла в себя. Вернее, в свое прошлое, в котором были живы отец, мать и братья, а мои обиды на них не стоили и гнутого копья.
Картинки из той жизни сменяли одна другую и мельничными жерновами ложились на мою истерзанную душу. Теперь, вспоминая себя-ребенка, я понимала, что за твердым отцовским «нет», мягким маминым «поверь, это неправильно, дочь…» и теобальдовским «ты что творишь, дуреха?» пряталась Любовь. И от понимания того, чего я лишилась, у меня разрывалось сердце…
Почувствовав такое знакомое прикосновение к щеке, я всхлипнула, потерлась щекой о мамины пальцы, открыла глаза и… чуть не умерла от стыда: платок, смахнувший с моей щеки слезинку, оказался зажат в руке Неддара Латирдана!
— Я послал за мэтром Регмаром… Он скоро придет, напоит вас успокоительным и проводит в ваши покои…
— Не надо Регмара, сир! — затараторила я. — И успокоительного — тоже: я просто вспомнила своих родителей. И расчувствовалась.
— Вы уверены?
— Да, ваше величество!
— Хорошо. Тогда выпейте хотя бы компота — успокоительного это не заменит, зато восполнит потерянную влагу, — осторожно пошутил он.
Я грустно улыбнулась, пригубила из своего кубка, поставила его обратно на стол, а потом сообразила, что в зале остались только мы двое.
— А где все остальные, сир?
— Вы хотели поговорить со мной в их присутствии? — притворно удивился король.
— Н-нет…
— У них нашлись неотложные дела.
— Спасибо, сир, — опустив взгляд, выдохнула я. Потом собралась с духом и посмотрела ему в глаза: — М-да, я всю ночь представляла этот разговор, а сейчас не знаю, с чего начать…
— Попробуйте с начала.
«С начала? — подумала я. — А почему бы и нет?»
— Я — д’Атерн. То есть пряма, порывиста и уперта.
— Отец сравнивал нрав барона Корделла с лесным пожаром, — кивнул Неддар.
— Так вот, клятва, которую я дала Крому по прозвищу Меченый, явилась следствием одного из таких порывов.
Король задумчиво подергал себя за ус и жестом предложил продолжать. Поняв, что он не собирается делать выводы по первому же предложению, я, наконец, почувствовала уверенность в себе:
— Однако это не значит, что я об этом жалею — этот человек сделал для меня больше, чем кто бы то ни было, включая моих родителей. И не только для меня — каждая зарубка на его посохе — чья-то спасенная жизнь.
— Не уверен, но допускаю…
— Так и есть, сир, у меня было достаточно возможностей, чтобы в этом убедиться.
— Хорошо, скажу иначе — я не спорю! Давайте дальше…
— В общем, у меня достаточно оснований, чтобы пытаться помочь Крому всеми доступными мне законными способами…
— Хорошее уточнение, — улыбнулся Латирдан. — Значит, я могу быть спокоен, что вы не возьмете штурмом королевскую тюрьму?
— Можете, — вздохнула я, поймала ускользнувшую было мысль и продолжила: — В общем, я тут изучила Право Крови и пришла к выводу, что член Внутреннего Круга, контролирующий ход расследования по делу Крома Меченого, отступает как от духа, так и от буквы закона.
Неддар посерьезнел:
— И в чем это выражается?
— Насколько я знаю, на сегодняшний день я — единственный человек, которому не безразлична судьба этого Бездушного. Значит, согласно Строке семнадцатой двадцать шестого Слова Права Крови, я имею полное право видеться с его защитником.
— Так и есть.
— В той же Строке сказано, что в течение двух дней после завершения процедуры выбора защитника королевский судья обязан уведомить об этом родственников или близких Бездушного.
— Граф Грасс — не королевский судья, — уточнил Неддар.
— Да, сир! Но он общается с судьей, с дознавателем, обвинителем и защитником. И знает о моей клятве. Значит, обязан сообщить им о моем существовании и проконтролировать выполнение ими своих обязанностей. Кстати, чтобы вы не пытались объяснять его бездействие как-то иначе, я уточню формулировку: у меня есть основания считать, что он прямо препятствует свершению правосудия. А это — преступление!