Считанные дни, или Диалоги обреченных
Шрифт:
— Мы — это четверо?
— Нет, трое. Одному из американцев на следующий день рано вставать. Возьмем по девке на брата, а затем поменяемся.
Паскуаль высунул голову из двери кабинета. Его лицо выражало напряженность и усталость.
— Сожалею, малыш. Мы увязли в делах по самое горло. Все принес?
Антонио вручил ему конверт с фотографиями и кассету с записанными интервью.
— Конечно все, а ты сомневался? Здесь фото Сепульведы и Давилы. Не хватает Белен Сарраги, но я не смог с ней увидеться. Интервью с депутатом уже
— Хорошо, хорошо. Извини, но я не могу уделить тебе ни минуты, завален работой. Потом внимательно посмотрю. Ты не сердишься?
— Здесь немного, взгляни хоть одним глазом.
— Разве не ты их сделал? Одно твое имя уже гарантирует качество.
Антонио тискал в руках открытую папку, полную черно-белых фотографий.
— Посмотри хотя бы эти, будь другом. Снимки предназначены для другой книги, которую я давно замыслил. Она не имеет ничего общего с путеводителями, но должна тебе понравиться, Паскуаль. Голову даю на отсечение. Здесь собраны прелюбопытные человеческие особи: наркоманы, проститутки и прочий сброд. Я внедрился в их среду, вошел к ним в доверие, и они позволили себя снимать. Их дни сочтены — они могут умереть в любой момент.
Антонио протянул брату первую фотографию. Тот стал молча ее рассматривать.
Антонио попытался объяснить:
— Это — наркоман, видишь? Он колется, сидя на садовой скамейке, среди бела дня. Взгляни, какие жаждущие глаза! А линия рта — волчий оскал! И на заднем плане люди; они проходят мимо как ни в чем не бывало. Все привыкли к подобным сценам и не замечают их, понимаешь? Я проявил тридцать фотографий — целая подборка. Но не думай, что в ней лишь наркоманы. А вот две девчонки танцуют чуть ли не голыми. Посмотри!
Паскуаль все еще стоял в дверях кабинета. В глубине, за огромным письменным столом, сидел Херман Риполь и перекладывал с места на место какие-то бумаги.
Антонио показал брату еще одно фото: Чаро, мастурбировавшая в ванне.
— Как тебе такая сценка? Девушка вот-вот кончит, видишь? Поразительно ощущение одиночества, застывшее в ее глазах.
Паскуаль скривил лицо в усталой улыбке.
— Во всяком случае, ты хорошо провел время.
Антонио тоже улыбнулся и достал следующую фотографию.
Сидящая на унитазе Ванесса со спущенными до колен трусами читает комикс. Над головой надпись, сделанная фломастером: «Пижоны и путаны! Настал блаженства час: держите жопу прямо и цельтесь в унитаз!» Сначала Антонио приписал авторство Угарте, но, подумав, склонился в пользу Лисардо, хотя с таким же успехом вирши мог придумать и любой другой завсегдатай мансарды. У ног Ванессы вперемешку валялись грязное белье, комиксы и на первом плане только что использованный шприц со следами крови. Справа виднелась засоренная, с отбитыми кусками фаянса раковина. К кранам крепилось маленькое зеркало, а на нем — фотография Ричарда Гира, которую Ванесса вырезала из бульварного журнала.
Безупречные ляжки и ноги Ванессы входили в явное противоречие с хаосом и запустением.
Антонио передал брату фотографию со спящими в обнимку Ванессой и Чаро и стал у него за спиной.
Снимок
Паскуаль повернулся и позвал Хермана Риполя:
— Выйди на минутку! Посмотри, что принес мой братишка!
Херман Риполь вышел и посмотрел на часы.
— Нам нельзя отвлекаться, Паскуаль. Через… через несколько часов у нас обед с американцами, а мы еще ничего не обсудили. Нам надо решить несколько важных вопросов. — Он повернулся к Антонио. — Лучше приходи в другой раз, и тогда спокойно все посмотрим, хорошо?
Паскуаль показал ему фотографию Чаро. Тот бросил на нее рассеянный взгляд.
— Что ты хочешь доказать этими снимками, Антонио? Мы не издаем подобные книги. Ты же знаешь, издательство специализируется совсем на другом — на путеводителях.
— В прошлом году во Франции стала бестселлером книга Дено «Париж. Люди, снующие по городу». Она содержит всего двадцать фотографий из жизни парижского дна: бродяг, нищих, бездомных… За три месяца было продано почти двести тысяч экземпляров. А в Соединенных Штатах своими черно-белыми фотографиями побил все рекорды по продаже Джон Копланс.
— Здесь тебе не Франция и не Штаты, — отрезал Риполь и снова посмотрел на часы. — Паскуаль, я настоятельно прошу закончить наконец наши дела. В два часа заявятся американцы.
— Почему бы не издать серию книг о жизни большого города? Убежден, она быстро окупится.
Паскуаль продолжал рассматривать фотографии.
— Так и быть, давай поговорим. Что ты сюда приволок? Я тебя спрашиваю: что это такое? Голые девки, занимающиеся свинством, наркоманы… мерзость, от которой за версту несет дерьмом… Вот что это такое!
— На фотографиях запечатлена жизнь, Паскуаль! Настоящая жизнь: Мадрид конца нашего благословенного десятилетия. Неужели ты ничего не видишь и не понимаешь? Все это оставили после себя ваш любимый Франко и не менее любимые демократы: развращенные пороком и наркотиками девчонки, вынужденные торговать своим телом, чтобы выжить, потерянные, погруженные в несбыточные мечты люди, не имеющие ни малейшего представления, куда им идти и чем заняться. Люди, приговоренные к скорой гибели. Фотографии — пронзительные документы конца целой эпохи, и от них у нормального человека поднимаются дыбом волосы. Документы нашего времени. Нашего с тобой, Паскуаль.
— Жизнь? Наше время? На кой дьявол сдались тебе эти грязные подонки? Ты хоть понимаешь, о чем говоришь? От твоих фотографий тошнит, от них воняет наркотиками, гноем, дерьмом… Люди жаждут забыть про все это. Хотят чего-нибудь более изысканного, элегантного, хотят артистизма и красоты.
— В фотографиях — правда жизни. Они сделаны в Маласанье, но могли бы быть сделаны в любом другом районе Мадрида, в любом другом городе. Они выражают дух нашей эпохи, нашего времени… то есть конца восьмидесятых годов. В Испании никогда не было такой книги. Это взгляд из самого дна, из подземелья, которое у нас под ногами.