Щуки в море
Шрифт:
— Нет, на операцию пристраивать будем, — Даша тоже начинала сильно злиться, но внешнее спокойствие ей ещё удавалось. — Ты ведь хотела её вылечить? А она тебя хочет вылечить! Ну что, едем в клинику? Прямо сейчас, пока ты ещё в сознании!
— Правда? — Римма Павловна попыталась обрадоваться, но не смогла — слишком уж долго она ждала чуда, и мечта, собственноручно утопленная в алкоголе, успела умереть и окаменеть. — Только… деньги-то? Квартиру не отожмёте?
— Блин! — устало выдохнул Алексей. — Римма, эти люди дарят, а не отнимают! Ну хоть мне-то
— Ты ведь на самом деле не нам не веришь, — внимательно посмотрел Страж Вихрей. — Ты протрезветь боишься, вот в чём дело! Привыкла выживать, а жить тебе уже страшно.
— Ладно, давай так, — предложила Даша. — Ты сейчас едешь с нами в клинику, но только на несколько дней, чтобы просто протрезветь. Потом мы тебе всё расскажем, и ты уже будешь решать на трезвую голову. Годится?
— Ох… — женщина понимала, что ей и сейчас-то очень плохо, а ночью станет ещё хуже, потому что сил искать выпивку не осталось совсем — просто выйдет из дома и упадёт. — Едем, а то ведь в самом деле помру. Только можно я допью? — она схватила с подоконника ополовиненный мерзавчик.
— Да пей уж, но это последнее, — махнул рукой Артур. — Лёха, твоя машина где, у соседнего дома стоит? Пригони пока, а Даша Римму соберёт в клинику. Да, — беззвучно прошептал он Алексею, предугадывая вопрос, — мы с Дашей можем и без машины, но Римме пока рано это знать.
Алексей молча кивнул и поднялся из-за стола:
— Через пять минут выходите, буду ждать у подъезда!
— Значит, «жена»? — Даша вышла за ним в прихожую. — А… можно я буду носить обручальное кольцо? — она обезоруживающе улыбнулась. — Нет-нет, расписываться не предлагаю, не бойся!
* * *
Лена всё-таки решилась подойти к зеркалу. «С намерением оскорбить», — сразу осознала она.
Да, изрытое шрамами лицо теперь выглядело неприкрытым оскорблением зеркала! И раньше-то они с этим магическим артефактом друг друга не радовали, но нищенские обноски хоть не так ярко освещали её уродство, как хорошо уложенные отмытые волосы и красивое домашнее платье. «А ведь Ната ещё и серёжки с кулончиком предлагала», — она с отвращением отвернулась от своего отражения. — «Вот уж был бы прожектор — всё внимание к лицу!»
— Леночка! — в комнату вошла радостная Ната, только что закончившая разговор по телефону. — Твоя мама согласилась лечь в клинику, Алексей с Дашей её сейчас повезли. Состояние плохое, опять судороги, но она в сознании, все документы сама подпишет!
— А я теперь куда? — встревожилась девочка. — Если в школе узнают, что мама надолго попала в больницу, меня же на передержку отправят в казённый дом!
— Да, в казённые дома лучше не попадать, — с печалью в голосе подтвердила Лесная Сестра. — Я там по обе стороны баррикад бывала, так что знаю. Но закрыться дома и не ходить в школу — тоже не выход, искать же начнут! У нас, в данном случае к сожалению, цивилизованная страна. И собутыльники мамины небось донимать будут.
— Ну да, у мамы через день кто-то пасётся, — поморщилась Лена. — Люди в основном не совсем опустившиеся, просто дома выпить не могут спокойно — кого жена пилит, кого мать… Сразу пропалят, что дома кто-то есть, подумают, что маме совсем плохо, раз не открывает, и сами дверь выломают — типа спасать.
— Всё правильно, именно так и будет. Мы тебя, конечно, можем спрятать, но как ты потом объяснишь, почему так долго в школу не ходила? А вот если ляжешь на операцию…
— На операцию? Но Даша же говорила…
— Всё так, у меня, например, за год даже шрам после полостной операции сошёл, но у тебя-то лицо, его всем видно, причём каждый день! Вот ни с того ни с сего начал этот ужас исчезать — разве бывает такое? Мы-то с тобой знаем, что у фей — бывает, но зачем объявлять urbi et orbi[6], что ты — фея? А улучшение после операции — ничего удивительного, нет? Да и быстрее будет.
— Очень хочется, конечно, но я боюсь, — призналась девочка.
— Леночка, не бойся! Это ж не коновал какой-нибудь оперировать будет, а хороший специализированный хирург, и весь нужный уход после операции! Держи телефон — позвонишь вашей директрисе и скажешь, что в клинику ложишься, а я потом начну свои связи прозванивать на этот счёт.
* * *
— Лена, — появился Страж Вихрей с пакетом, — я взял твои учебники и прочее, не возвращаться же тебе в этот сарай, уж извини! Здесь один раз переночуешь, хорошо?
— Один раз? А дальше что? — девочка была вся на нервах после разговора с директрисой, которая требовала к телефону непременно маму. Знает ведь, что Лена никогда не обманывает, а всё равно вредничает почём зря!
— А завтра с утра, надеюсь, уже хирурги тобой займутся. Не в школу же опять идти! Я так понимаю, на тебя там сильно взъелись? Вот и пропусти недели две, тем более что справку тебе, конечно, выпишут.
— Думаешь, училки успокоятся за две недели? — недоверчиво поморщилась Лена. — Директриса-то ладно, она в принципе неплохая, только…
— Только ей нужен козёл отпущения после того, что случилось в пятницу? — подхватил Артур. — Это да! Хорошо быть окружностью — никаких тебе директрис, в бесконечность убрались![7]
— Ой, математика… — нахмурилась девочка.
— Ты так математику не любишь? Или просто с учителями не везло?
— Ага. В смысле училки вредные. Одно время мужик заменял, вот с ним всё нормально было, не вредный, а если женщина, так обязательно кошмарить меня начинает. Все училки, не только математички. Ну вот почему?
— Хм. Тебе одним словом сказать или развёрнуто?
— Одним словом, — Лена наконец-то улыбнулась.
— Ты не боишься. Понимаешь, о чём я?
— Не совсем. Кого бояться надо?
— Тогда развёрнуто. Держишься ты очень по-взрослому, да такая и есть на самом деле. Говоришь чётко и вежливо, смотришь прямо в глаза…
— Так это разве плохо?
— Для мужчин, даже начальников, как раз хорошо! Но ты же хочешь понять, почему конкретно тётеньки в возрасте тебя не любят? Потому, что чувствуют «язык тела» и подсознательно ожидают от тебя подчинённой позы. Тут не в том дело, кто начальник, тут именно что бабья иерархия! Подчиняться по делу в ней мало, нужно ещё соответственно держаться, а ты со старшей по иерархии самкой держишься как с равной, понимаешь? А они нутром-то это чувствуют, а словами сформулировать не могут, потому и бесятся.