Щуки в море
Шрифт:
— Так она у Даши жить будет? Классно! Даша ведь говорит по-тарлаонски?
— Немного. Но я-то вообще не говорю пока.
— Минуточку, — Юля повернулась к Инессе и перевела ей разговор.
— Ханисетль, ты училась девять лет? И этого — мало? — ужаснулась девочка.
— Мало, Несси. Как же мало! Даже чтобы вам дать кое-какие простые… искусства. Нужно же самой их знать, а я не могу объяснить, например, как такие зеркала делаются и как правильно нашу ленсу выращивать. Понятно, есть всякие книги, но
— На Землю? Хочу! — Инесса ответила по-русски, и на этот раз у неё получилось почти чисто.
* * *
Вечер выдался совершенно свободным — и Лена уже пристроена, и ремонт в Дашиной квартире почти закончен. «Вовремя!» — подумала Ната. — «Как раз Ленка вышла из клиники, а тут ей и комната готова». Оставалось, правда, обставить ещё комнату для девочки с Тарлаона, но это уже не сегодня. «Навестить, что ли, Максима? Давно у него не была, как он там? Хотя опять небось без мешка всякой дичи не отпустит, тем более что охота разрешена уже, так что и мне с пустыми руками негоже», — она начала собирать сумку.
Надо же, почти совсем темно! Ну да, в Сибири уже стемнело, и никакого тебе уличного освещения — в притаёжной-то деревеньке…
— Заходи, Ната! — отозвался на её условный стук голос Максима. Старатель полулежал на широкой лавке, вытянув больную ногу, и сидящая рядом светловолосая девушка растирала её какой-то мазью. — Это Люся, Людмила. Племянница моя.
— Ой… Лесная Сестра? — смутилась девушка.
— Максим! — фея попыталась изобразить недовольство. — Ну зачем ты сказал Люсе, кто я такая?
— Ой, дядя не говорил, я сама догадалась, — Люся испуганно прикрыла рот ладонью.
— Догадалась — и хорошо! — Ната обаятельно улыбнулась. — Конечно, кто бы ещё мог так тихо появиться здесь? Только теперь и ты никому не говори! Максим, нога-то как?
— Ломает немного, видно, погода скоро испортится. Вот племяшка и задержалась на три дня — помочь хотела. Завтра уезжает, в школу надо.
— Дай я посмотрю, — Лесная Сестра присела на лавку рядом с Люсей. — Максим, ты точно эту ногу ломал? Я же помню, был открытый перелом, операция, потом большой шрам оставался.
— Точно, не сомневайся! — кивнул старатель. — Другая как раз не болит. Сам удивляюсь, с чего вдруг на вид стала совсем здоровая. Волшебство твоё, что ли?
— Это река у нас такая волшебная! — засмеялась девушка. — Она же Мана называется.
— Река? — засомневалась Ната. — Люся, а ты раньше дяде ногу растирала?
— Да, уже несколько раз, а то ему самому не очень удобно. Тоже помню, сначала шрам жуткий был, весь такой красно-сизый, а год назад уже исчез… Так это мазь такая?
— Да обычная наша мазь, сам делал, — возразил Максим. — Травы на барсучьем жире, всегда от ломоты мазались, но чтобы шрамы сходили? Я ж помню деда моего — у него раны с войны болели, всё время растирал. Легче — да, было ему, а следы-то от осколков так и остались!
— Значит… — фея застыла на месте от неожиданной догадки и непослушной от волнения рукой полезла в карман за кольцом. — Люся, а можно?..
* * *
«Уже в четвёртый раз за месяц с небольшим надеваю все регалии феи», — усмехнувшись про себя, сообразила Даша. — «Восток-с, разочаруются, если пери не будет вся в золоте. Да ладно, мне самой, если честно, нравится иногда так нарядиться — какая девочка в детстве не воображала себя принцессой? Так, ровно шесть, пора!»
— Ты пришла… — на лицо дворника опять набежал мистический ужас, который, впрочем, быстро сменился мистическим же восторгом.
— Пери! — выбежала из кухни совсем молодая девушка. — Я знала, ты придёшь! — она с восхищением разглядывала фею.
— Добрый вечер! — улыбнулась фея. — Меня Даша зовут.
— Сабир, — поклонился дворник. — Моя дочь — Лейла.
— Сабир аль-…?
— Сабир ибн Рахмон аль-Худжанди[2], — рассмеялся мужчина. — Таджикистан.
— Хотя по именам и не сказать, — озорно стрельнула глазами Лейла. — Дарья, это же ты персиянка, а не мы с папой![3] — теперь смеялись уже все, и отец даже не стал ругать свою дочь за непочтительность к фее.
* * *
— Посмотришь со стороны — неплохо вроде живём, — Даша отметила, что Сабир Рахмонович не просто свободно говорит по-русски, а выражается как человек с некоторым образованием. — Работа есть, не голодаем, даже какие-то накопления в банке…
— А вы разве домой деньги не посылаете? — удивилась фея.
— Некому! — развёл руками дворник. — Жена умерла, сыновья тоже в Россию перебрались. Дочке вот посылал, пока она ко мне летом не приехала. Ну приехала, а дальше что? Я-то прокормил бы, пока учится, ей учиться ведь надо! Так образование-то само тоже платное, и деньги большие, у нас же ни гражданства, ни даже дома в России.
— А какое ты хочешь образование? — Даша повернулась к Лейле.
— Гуманитарное. Я язычница! — пошутила девушка. — Или на психологический факультет, у меня хорошо получится. Как-то чувствую настроение, понимаешь? На покупателей смотрю — вижу, что один расстроен, а другой просто сильно торопится. Я кассиршей в «Копейке»[4] работаю, — пояснила она.
— А сейчас? Что-нибудь видишь?
— Папа очень беспокоится и надеется, а ты… заинтересована.
— Угу, поняла. Сабир Рахмонович, а вы тоже замечали?
— Да просто Сабир, и не надо на «вы», ты же пери! Так и есть, — подтвердил дворник. — Я даже боялся, что Лейла мысли читает, но нет, только настроение угадывает. Как же это называется…
— Эмпатия, — фея внимательно посмотрела в зелёные глаза Лейлы. Зелёные! А вдруг?..
— Ой, а ты теперь тоже надеешься! — быстро уловила девушка. — И… опасаешься?