Щуки в море
Шрифт:
* * *
— Кофе есть?
— Не поможет, тут её самую надо.
— И её тоже. Мы вроде не допили вчера?
— Блин, точно! — через минуту Виктор опять появился на кухне, прижимая к груди початую бутылку.
— Давай кофе, щас «микстуру Малиновского» сделаем.
— Что за она? Так, вот кофе. Сахар надо?
— По вкусу, — Артур насыпал в чашку четыре ложки растворимого кофе, три — сахара, налил полчашки воды, размешал и плеснул хорошую порцию водки. — Попробуй. Не знаю, как тебе, а мне помогает. Да, и закуси пряником.
— Какой Малиновский? Который маршал или врач какой-нибудь? — поинтересовался через пять минут начавший отходить Виктор.
— В данном случае — твой непокорный слуга.
— Так твоя фамилия — Малиновский? — Виктор встал «смирно» и машинально попытался щёлкнуть каблуками, но только шлёпнул задниками тапочек. — Товарищ маршал, разрешите представиться: старший сержант Доронин!
— Ты чего это? — Артур тряхнул головой, которая всё ещё «не пролазила в стакан».
— Шутить изволим-с!
— С бодуна???
— Если с бодуна не шутить, то можно сразу вешаться! Давай быстрее допивай — хозяйка должна за деньгами прийти, я ей звонил.
— Она «общечеловеческими ценностями» возьмёт или надо именно рублями?
— Возьмёт, я уже пару раз так платил.
* * *
Артур Малиновский был настолько скрытным, что даже саму его скрытность не мог заметить абсолютно никто. Если человек остроумен на грани язвительности, разговорчив до болтливости, имеет своё мнение по любому вопросу и не стесняется сразу же его высказать, да ещё и постоянно на виду — может ли у него быть время на какие-то тайные дела или даже тайные размышления? Но Артур знал — может, и не только у него самого.
Чтобы Ужасный Ребёнок был не столь ужасен, ему дают сначала пустышку, потом погремушку, а потом — до самой пенсии — сажают на телевизионную иглу. Конечно, при Новом Мировом Порядке детей, отказывающихся от пустышки, сразу берут на заметку для последующего промывания мозгов, но родителям Артура не привалило счастья жить в Цивилизованных Странах. Остервенело выплёвывавший пустышки двухмесячный карапуз с выразительным не по-младенчески взглядом был завален погремушками и прочей подобной ерундой — без всякого уведомления органов медицинских дел.
Через три года, перепробовав чуть ли не все детские игрушки, он принялся за взрослые. Вешая полку, отец вздыхал с облегчением — наконец-то сынок просто сидит и молча смотрит, а не донимает его бесконечными вопросами! Однако уже на следующий день невыносимый Артюша умудрился заправить в дрель сверло, включить её в розетку и проделать в стене дырку чуть ли не к соседям. Он уже начал заталкивать в стену дюбель, когда примчалась смертельно перепуганная мать, выскакивавшая «на полминуты» к соседке. В столь редкую в трёхлетнем возрасте наблюдательность она не поверила и вечером устроила отцу скандал — он-де чуть ли не нарочно подсунул ребёнку включённую дрель. После этого все инструменты в доме буквально подвешивались к потолку, а Ужасного Ребёнка пришлось срочно учить читать, поскольку семья советских инженеров ещё не успела купить телевизор.
Когда четырёхлетний мальчишка пошёл в детский сад и возвращался домой к вожделенному цветному чуду, растить добропорядочного мирного бюргера было уже поздно — Артур настолько полюбил книги, что телевизор его так по-настоящему и не заинтересовал. Однако он быстро сообразил, что «ящик» — хорошая штука: пока родители медитируют на кухне, можно потихоньку почитать Запретную Книгу — Только Для Взрослых. Семья была молодой, время — дефицитным на хорошие книги, а читал Артюша быстро, поэтому ему ничего не оставалось делать, кроме как глотать всё напечатанное.
Кончилось — на самом деле только началось — всё это тем, что родители убрали всю литературу как можно выше. Вниз отцу пришлось поставить словари, энциклопедии, учебники, справочники и прочие слишком скучные для детей фолианты. Однако он просчитался и здесь: уже через две недели «юный техник» начал приставать ко всем подряд «дядям» и «тётям» с просьбой объяснить, «что такое экс-цен-три-си-тет» и «как читается вот эта каракуля». Ошарашенные подобными вопросами «тёти» в ответ скрывались за стеной противного сюсюканья, которое отпугивает почти всех мальчишек старше трёх лет, а не менее ошарашенные «дяди» всё же иногда пытались честно объяснить, но Ужасный Ребёнок этим не удовлетворялся и начинал выпаливать вопросы длинными очередями. К тому же он имел привычку рассказывать всем свои длинные и по-детски глупые фантазии, за что взрослые с удовольствием поднимали его на смех или просто не слушали. Масла в огонь подливали и родители: «То, что ты говоришь, никому не интересно, не приставай!» Очень скоро Артур сделал вывод, что все «тёти» — дуры и притворщицы, а «дяди» просто не любят разговаривать с детьми, и что он прекрасно может обойтись без этого и общаться сам с собой — точнее, с книгами, раз умеет читать.
Впрочем, иной раз то, что говорили «дяди», дабы отвязаться, оказывалось дельными советами. Издевательские отмазки типа «Посмотри в энциклопедии» и «Записывай, а то забудешь потом! Как, такой умный, а писать не умеешь?» привели к тому, что справочники он читал сплошняком, а на прогулке в детском саду выводил, высунув язык, печатные буквы на песке или на снегу.
Для полного счастья маленькому Артюше не хватало только одного — чтобы к нему относились серьёзно. Однако, хотя к Ломоносовым и Кулибиным и относятся с некоторым признанием, модны среди мамаш были юные Чайковские и Роднины с Зайцевыми — от них можно просто млеть и совершенно не обязательно воспринимать их всерьёз. Слушая восхищённые пересказы об успехах занимавшейся музыкой Кати, ловкого маленького фигуриста Димы и «свободно» говорившей по-английски и по-французски Леночки, Артур жутко ревновал и тихо ненавидел знакомых ребят, которые, как ему казалось, вытесняли его из сердца матери.
Чтобы «соответствовать», он поначалу не сопротивлялся попыткам родителей пристроить его на музыку, фигурное катание и английский. Но гаммы оказались слишком нудным занятием, а тренер в спортивной школе не взял слишком неуклюжего паренька. Не заинтересовался он и английским языком — для подрабатывавшей частными уроками школьной учительницы наречие Туманного Альбиона было языком не Свифта и Бёрнса, а считалочек и прибауточек, к тому же она была помешана на Правильном Произношении. Не сумев понять, что Артюша выучит любой язык за пару месяцев, дай ему только серьёзные книги на нём, учительница через неделю отказалась заниматься.
Лет с пяти Артур перерос уровень детского сада и начал страстно мечтать о школе. Однако два года томительного ожидания закончились жестоким разочарованием — всё, чему учили в первом классе, он давно уже знал, а писал разборчиво и без ошибок. Учительница в конце концов махнула на него рукой — пусть читает на уроках, лишь бы не шумел, но одноклассники начали завидовать и недолюбливать его. В ответ Артур зло высмеивал их многочисленные ошибки.
К восьмому классу насмешливый и циничный юнец по прозвищу Урфин стал чуть ли не самой приметной фигурой в школе. Любившие свой предмет учителя знали: если Малиновский внимательно слушает — значит, урок удался. Математик, физик, химичка и биологичка прощали ему даже то, что он постоянно поправлял учителей прямо на уроке, поскольку на олимпиадах по естественным наукам Артур чуть ли не в одиночку тянул не самую сильную в Туле школу. Но вот «русалка», историчка и «англичанка» люто ненавидели его. Нет, он не хулиганил, но привыкшие разводить демагогию пожилые тётеньки очень не любили натыкаться на аргументированное и подкреплённое действиями возражение. «Этому ужасному Малиновскому» ничего не стоило наотрез отказаться писать сочинение («Ничего умного пока придумать не могу, а что попало писать не буду»), свалить с урока английского («Я Эдгара По в оригинале читаю, а болтать с американцами мне не о чем») или ехидно спросить историчку: «А имеют ли граждане СССР право на смерть, или у них есть только обязанность умирать?» Вдобавок он не стал вступать в комсомол (дело было на заре «перестройки») и пренебрегал «классными часами».