Щупальца веры
Шрифт:
Я знала, что вождь болел, но после того, как старик посетил его, он выздоровел. Как только я увидела старика, я спросила о нем у других. Но они отделались от меня. Они ничего не хотели о нем говорить. После того как они были так откровенны со мной во всем, я подумала, что это было странно, что они ничего не захотели сказать мне. Но я не настаивала. Я начала наблюдать за хижиной старика; на самом деле я старалась, чтобы он меня заметил. Казалось, это его не беспокоило. Он обычно часами неподвижно сидел, поджав ноги, перед своей хижиной — своего рода дзен-буддизм по-африкански, — просто наблюдая за рекой, которая протекала неподалеку от его хижины. Он там сидел, а я стояла за деревьями — а позднее я тоже сидела, — и я не знаю, как это объяснить, но у меня было ощущение абсолютной… духовной связи. Я знала, что ни в коем случае не должна была пытаться заговорить с ним, пока
Кэл был заворожен рассказом. Даже несмотря на то, что его изнеможение в некоторые моменты давало о себе знать. Мускулы его шеи были напряжены. И он почувствовал нечто похожее на стремительный порыв ветра или на металлический шум, который слабо ощущался его барабанной перепонкой, подобно звону металлической брони на далеком расстоянии.
— И затем это произошло. Это случилось в конце дня, после того как я провела там несколько недель. Это был великолепный вечер. Солнце садилось за рекой, при оранжевом свете соломенные хижины казались сплетенными из золота. Одним словом, красота этого дня, простор горизонта — я никогда не чувствовала себя настолько близкой… к самому мирозданию. Казалось, это было самое начало сотворения мира, и я находилась вместе с одним из первых человеческих созданий, которые населяли нашу планету. Племя закончило ужинать, и все они расселись по кругу в центре деревни, как это обычно делали, когда не было дождя, и начали петь. Невозможно описать эту песню. Медленная и более мелодичная, чем большинство других африканских песен, которые ты слышал, это было… о Боже, невозможно описать, это было просто сверхъестественно. И когда они пели, я знала, Кэл, я знала,что в ту ночь старик позовет меня. Этот час, это место, все здесь происходящее были предназначены мне судьбой, предписаны звездами, как если бы я прочитала это на небе по Большой Медведице. Солнце село, появились звезды, один за другим члены племени медленно удалились. Но я оставалась сидеть там. И когда облако закрыло луну, и наступило самое темное время ночи, сквозь деревья я увидела мерцающий свет, который шел от хижины старика. Его силуэт вырисовывался в дверях хижины, и он жестом показывал мне, чтобы я подошла к нему.
Когда я вошла в хижину, он уже сидел на полу и кивком головы указал мне, чтобы я села напротив него. Между нами горел костер. Затем мы начали разговаривать. Он сказал, что он бабалао, жрец этой деревни, и что с того дня как я приехала, он расспрашивает богов обо мне. Они сказали, что я часть ире, — судьбы — большого Племени людей, и что я мануто менделе,самый точный перевод, который я могу тебе дать, — это «благородное животное». Он также сказал мне, что за всю свою жизнь он только один раз слышал, чтобы богами была кому-то предназначена подобная судьба, и что это было сорок лет назад. Затем он сказал, что мы вместе должны были произвести какой-то ритуал. Жрец попросил меня, чтобы я срезала с головы три волоска, и передал мне особый ритуальный нож. Когда я отдала ему волосы, он положил их в три чаши, которые на самом деле были сделаны из наполовину разрезанных бутылочных тыкв. Затем руками взял из костра три уголька и один за другим бросил их по одному в каждую чашу. Первый уголек с треском развалился. Затем второй тоже. И третий взорвался, вспыхнув ярким светом. Но мой волосок вовсе не сгорел. Он лежал в золе на дне чаши и даже не был опален. Затем старик погрузил пальцы в золу, которая лежала на дне чаши, и провел ими три линии по моему лбу. Он сказал мне, что я, без сомнения, вестница богов и через меня и тех, кого я больше всего люблю, боги будут осуществлять свою власть и донесут до всех на земле весть о своем славном и безжалостном присутствии. Все это время я молчала, я была наполовину поражена и наполовину просто… спокойна, так или иначе принимая все это без вопросов. Но когда он сказал, что боги через меня дадут о себе знать, я воскликнула: «Каким образом? Скажите мне, каким образом?».
Говоря это, она издала восклицание, такое же, как, должно быть, издала тогда, жалобное и настойчивое,
Кэл ясно представил себе, что он тоже находился вместе с нею в той хижине и что он тоже слышал это послание бабалао.
— Но он мне не сказал, — продолжала Кэт, снова успокаиваясь. — Он сказал, что у меня нет выбора. Что это моя судьба и что в один прекрасный день мне все станет ясно.
Она замолчала, и долго смотрела на свои руки.
— А затем… — Она снова сделала паузу, закашлялась, и слезы медленно полились- из глаз. Она вытерла слезы, расправила плечи, и, когда снова заговорила, голос ее был тверд:
— Затем я покинула деревню. Я знала, что должна была уйти, как раньше знала, что должна была прийти. Я прошагала назад до Порто-Ново, и там я встретила Квентина. На некоторое время жизнь стала такой прекрасной и нормальной — на самом деле это продолжалось несколько лет, — что я подумала, что все случившееся со мной было… Ну, может быть, это была та же самая лихорадка, от которой умер майор. Но затем мы с Квентином переехали в Новый Орлеан, и он начал изучать Обеа… И тогда-то прояснился весь смысл слов старика. Весь их ужас… и, как я постепенно поняла, все их волшебство.
Кэт замолчала. Кэл почувствовал, что он что-то должен был сказать, но слов у него не было. Он понял.
И он верил.
Он теперь хотел только одного — бежать. От своей собственной судьбы.
Но он не мог двигаться. Воздух вокруг него стал густым, и он снова еще яснее услышал звук брони, звук наступающего войска. Затем громкие металлические звуки сменились сначала тихим шумом прибоя, а потом грохотом волн, светящаяся стрела ворвалась в его поле зрения, его глаза широко открылись, и молния превратилась в поток вспышек, которые дрожали и мерцали в воздухе, совершенно его ослепив.
Он закрыл глаза. Молнии остались — желтые полоски, разрываемые красными вспышками. Вокруг них стала обрисовываться какая-то форма, клубящееся облако сине-черного дыма.
И затем оно внезапно исчезло.
Он открыл глаза. Перед ним сидела Кэт.
— Ведь Шанго только что посетил тебя? — сказала Кэт.
Кэл увидел свое отражение в окне, белое лицо на черном фоне. И в тот же самый момент снова образовалось черное облако. Посреди него вспыхнула молния, и облако стало более густым, казалось, это было чье-то лицо. Нет, не лицо, это были только глаза, золотистые сверкающие глаза. Звуки бряцания металла исходили из самого облака и были похожи на речь.
Кэт не шевелилась. Кэл почувствовал, как качался его стул и тряслись его руки, словно он находился под электрическим разрядом.
— Да, — сказала Кэт, — он сейчас с тобой. — Она провела рукой по щеке. У нее на глазах были слезы. — Кэл, я хочу, чтобы ты знал, ты должен поверить мне, что если была бы какая-нибудь другая возможность… Но выбора не было. Я узнала, что Криса призвали в тот момент, когда он нашел свой отан— эту раковину, по которой гадают по «Скрижалям Ифа». Я знала, что боги хотели его, знала, что у меня нет никакого выбора, кроме как отдать его им. Никто из нас не может ничего поделать. Ты же знаешь, что случилось, когда мы в последний раз отвергли богов.
И затем она ушла. Черное облако стало еще чернее, и золотистые глаза сверкали еще ярче.
Кэл крикнул в пустоту беззвучные слова: «Спаси меня!», но они прозвучали только в его мозгу.
И вдруг какая-то тяжесть упала на его плечи, столкнула его со стула и бросила на пол, и он оказался на четвереньках, подобно собаке. Его голова качнулась вперед, затем назад, затем вверх, туда-сюда. Его спина выгнулась и дернулась.
Он знал, что сейчас происходило. Происходило с ним.
Бог взобрался на свою лошадь.
Глава 43
Он был в безбрежном океане, бездонном море.
Он был песчинкой, пылинкой, крошечной частицей во Вселенной. А затем он разделился на две части, а затем снова и снова, пока не превратился в ничто. Океан нахлынул на него, и он стал трупом, и вода вокруг него расходилась кругами от его рук до тех пор, пока круги не скрывались из вида. Мандела, Мир. Перед ним была огромная крепость с семью углами и с семью башнями и над крепостью пульсирующая энергия, которая не была ни звуком, ни светом, ни теплом, а лишь скоплением бесконечных форм, которые, постоянно меняясь, всегда оставались узнаваемыми. Кэл знал, что очень скоро он увидит свою душу. Он никогда не верил в душу и даже теперь не мог видеть ее или прикоснуться к ней, но он стоял на берегу океана у подножия крепости и наблюдал за тем, как вода вихрями неслась вверх и глубоко внутрь него, и там он мог найти все самое чистое, невинное и вечное, что может быть в душе человека. Он увидел, что она вытекает из него и что его душа просачивается вместе с водой и вытягивается в бесконечную серию форм над крепостью, постоянно меняющихся, но остающихся узнаваемыми.