Сципион. Социально-исторический роман. Том 2
Шрифт:
Хотя цензоры и не собирались карать всадников своей могучей властью, процедура смотра этого зажиточного сословия римской общины проходила в соответствии с традициями и выглядела пышно, торжественно и грозно. Хранители нравов вместе с подчиненным им многочисленным административным аппаратом занимали возвышение на форуме, а всю площадь, террасы близлежащих зданий и окрестные холмы заполняли толпы народа. Всадники по одному держали экзамен перед цензорами на виду у всего плебса. Представая взорам суровых моральных судей, каждый из них вел под уздцы коня, полученного от государства для исполнения долга защиты Родины.
В прежние века эпохи бедного крестьянского Рима выделение гражданину казенного боевого коня являлось существенным материальным подспорьем его дому, так как вообще римляне должны были самостоятельно, за собственный счет, добывать военное снаряжение для службы в армии, но в настоящее время эта государственная мера больше значила в эмоциональном отношении, чем в экономическом, ибо свидетельствовала об официальном признании человека достойным почетной
Длиннокудрый обаятельный тридцатишестилетний Публий Сципион в ходе этого ритуала был любезен, как и всегда на людях, а Элий Пет для контраста хмурился и сдвигал брови, но оба они в один голос под шумное одобрение народа неизменно разрешали каждому всаднику «вести коня дальше». Заминка произошла лишь однажды, когда перед цензорами предстал Марк Порций Катон. Он хорохорился и нахально посматривал на Сципиона, как молодой петух, вызывающий соперника на бой за подругу куриной любви. А когда цензоры позволили ему с почетом удалиться, еще некоторое время занимал смотровую площадку, оборачиваясь во все стороны и торжествующе взирая на зрителей, будто победитель олимпийских состязаний. Как потом узнал Публий, Катон был уверен, что, став цензором, Сципион исключит его из разряда всадников за проступок, совершенный им будучи квестором в Сицилии, когда он тайно бежал в Рим жаловаться на своего полководца — Сципиона, ибо, в свете признания невиновности консула, это выглядело дезертирством. Порций загодя начал прощаться с надеждой на дальнейшую карьеру, по меньшей мере на несколько ближайших лет, но, верный своему нраву, не желал сдаваться без боя и всячески настраивал народ против ожидаемых цензорских санкций. Он обрядился в траурную рваную тогу на голое тело, взял с собою малолетних детей и в скорбном шествии обходил дома знакомых и незнакомых граждан, слезно сетуя на жестокость мстительного Сципиона. А когда Публий, далекий от мыслей о неимоверных страданиях Катона, отпустил его с миром, Порций возомнил себя победителем над могущественным человеком, приписав лояльность цензора страху перед ним, Катоном. Еще несколько дней он выглядел триумфатором, на всех перекрестках рассказывая прохожим, как надменный, властный Сципион устрашился его, Марка Порция, и всех порядочных граждан, каковых он олицетворяет своими зелеными глазами и жесткой рыжей шевелюрой.
В целом великодушие цензоров, проявленное в снисходительном проведении ценза, вызвало всеобщее удовлетворение, поскольку как нельзя более соответствовало настроениям того времени. Измученный тяготами войны, уставший от всего негативного народ принял с благодарностью оптимистичные, жизнеутверждающие постановления блюстителей нравов, как бы давших санкцию обществу на дальнейшее движение по избранному пути ко всестороннему процветанию. Поэтому и процедура традиционных очистительных жертвоприношений по завершении ценза, проведенная, как и всякое общественное мероприятие в исполнении Сципиона, красочно и ярко, вылилась в своеобразное празднество.
Другую и не менее важную сторону деятельности цензоров составляла область финансово-хозяйственных вопросов. Эти магистраты распоряжались казной государства и определяли приоритетные направления для применения экономических ресурсов Республики. Цензоры устанавливали уровень налогов, а также торговых пошлин и соответствующим образом заключали от имени государства сделки с купеческими и откупными компаниями. Изучив состояние городского хозяйства, они решали, какие общественные сооружения нуждаются в ремонте, какие следует построить заново, иногда их взоры простирались за пределы померия, и тогда строительные коллегии получали от них подряд на прокладку дорог или возведение акведуков. Некоторые цензоры успешной деятельностью прославились не меньше выдающихся полководцев и запечатлели свои имена в названиях монументальных общественно-полезных сооружений. Об Аппии Клавдии Цеке напоминали мощные арки возведенного под его руководством водопровода — первого в Риме — и сама вода, изливающаяся благодатными струями под жарким италийским солнцем из множества искусственных источников и фонтанов, а также дорога, ведущая в Капую и далее на юг к Брундизию. Гай Фламиний, тот самый, который попал в пунийскую засаду у Тразименского озера, вошел в историю как создатель цирка на Марсовом поле, где теперь проводились плебейские игры, и дороги в Аримин.
Конечно же, и Сципион мечтал о подобной славе. Еще будучи эдилом, Публий разработал план реконструкции центра города, а ныне, после того, как ему в ходе путешествий по Западному средиземноморью довелось посмотреть на развитые и благоустроенные пунийские и особенно греческие города, он страстно возжелал придать Риму блистательный внешний облик, который соответствовал бы его ведущему положению в мировой политике. Публий намеревался замостить центральные площади и улицы булыжником, отделать мрамором главные храмы, возвести базилику на форуме, одинаково удобную для судебных процессов, публичных чтений и прогулок в тени, но на свежем воздухе, соорудить термы, включающие в себя не только банные залы, но и площадки для игр и физических упражнений, создать государственную библиотеку и оборудовать порт на Тибре. Это были лишь его первоочередные задачи, планы же по облагораживанию столицы простирались гораздо дальше.
Но, увы, финансовое положение Республики и в мирное время все еще оставалось крайне тяжелым. Война высосала из государства все денежные ресурсы. Римская экономика напоминала иссушенное нещадным солнцем поле, разом поглотившее несметные богатства, привезенные Сципионом из Африки, не оставив на поверхности и следа от них. Так что средств на грандиозное строительство не было. Но, даже если бы таковые и имелись, употребить их надлежало иным образом. Прежде чем затевать возведение новых зданий, портиков и мостов, следовало восстановить старые общественные постройки, пришедшие в негодность за долгие годы эксплуатации без ремонта.
В военное время не проводились профилактические работы в системе городских водопроводов и канализации, вследствие чего прохудились свинцовые трубы, по которым вода поступала в общественные здания и колодцы, разошлись стыки, обрушились конструкции распределительных устройств, засорились тоннели для сточных вод. На ликвидацию этих неисправностей и пошли скудные денежные резервы, оставшиеся после расплаты по обязательным ежегодным контрактам.
Некоторые средства цензоры выручили, продав соотечественникам, желающим стать колонистами, кампанские земли, конфискованные в свое время у провинившихся перед государством капуанцев. За счет этого пополнения казны они отремонтировали городские стены, мостовые на форуме и прилегающих улицах, [1] а также некоторые храмы, тогда как их планы по укреплению булыжником склона Капитолийского холма и приведению в надлежащий вид площадей Бычьего и Овощного рынков остались нереализованными еще на двадцать пять лет.
1
Мнение, будто до 174 г. до н. э. в Риме не было мостовых, представляется спорным, т. к. в цензорских подрядах этого года ничего не говориться о главном форуме, Священной и Этрусской улицах, которые следовало замостить в первую очередь, из чего можно заключить, что в центральных кварталах мостовые уже существовали.
Так, непрестанно лавируя между откупщиками, которые хотя еще и не достигли в изворотливости уровня пунийцев, но уже сравнялись в хитрости с греками, с одной стороны, и строительными кампаниями — с другой; всевозможными ухищрениями вытрясая монеты из первых и дразня ими вторых, цензоры оживляли городское хозяйство после двадцатилетнего состояния заброшенности. Работа не выглядела благодарной, ее результаты не высились эффектными каменными громадами над городским ландшафтом, не тянулись лентами дорог по Италии, но она была необходимой. Поэтому, прощаясь по истечении положенных полутора лет с должностью цензора, Публий, хотя и не испытывал полного удовлетворения от своей деятельности, все же успокаивал себя, заверяя требовательный внутренний голос, что им сделано для государства все возможное и должное. Правда, не все его труды остались анонимными, и кое-что вошло в историю Отечества: вместе с коллегой он вывел в кампанские земли несколько колоний, со временем выросших в значительные города, жители которых всегда помнили имена основателей.
Уходя в последний раз из храма Сатурна — резиденции цензоров, где также работали и квесторы, — Сципион вспомнил, как он покидал это здание на заре своей карьеры, когда завершил исполнение низшей магистратуры. Публий окинул мысленным взором истекшую часть жизни, и дух у него захватило от величия и масштабности свершенных дел, но одновременно и защемило сердце ощущение невозвратимости минувшего. На миг ему вновь, как и в первый день после триумфа, показалось, будто главные события его жизни произошли не с ним или не его волей. Разумом он подавил это неприятное чувство, напомнив себе, сколь упорно и осознанно шел к цели. Однако на смену одной пессимистичной мысли пришла другая: Публий обратил внимание на то, что тогда, в бытность квестором, он твердо смотрел вперед и шагал, не оглядываясь, а теперь, удаляясь от храма Сатурна, то и дело оборачивался к этому зданию и обращался мыслью к своему прошлому. Может быть, впервые за тридцать семь лет Публий ощутил холодное липкое прикосновение Страха; ему подумалось, что отныне его взор всегда будет направлен назад, и он станет жить, как бы пятясь. Но это было скорее предчувствие, а не мысль, и оттого становилось еще тревожнее. В то же время сознание рисовало картину широких просторов будущего. Рим совершил качественный скачок, но пока не использовал его энергию и потому был полон сил, как река, разрушившая плотину, но еще не успевшая вольно разлиться по благодатным лугам необъятной долины. Государство решительно ступило на всемирную арену, и по великому пути его должен вести он, Публий Корнелий Сципион. Перспективы выглядели грандиозно, оставалось лишь недоброе предчувствие, неуловимой тенью скользящее за ним.