Screenplay 1. Игроманка
Шрифт:
Это его вполне устроило, он отстал от меня и пошёл ответно поздравлять сотрудников, читать наставления на будущий год.
– А теперь, общая фотография! – Максим приглашал всех на сцену, я же сделала вид, что меня что-то очень заинтересовало в моём телефоне, и проигнорировала его.
– Валерия Михайловна! – выкрикнули со сцены. – Пожалуйте к нам!
– Ой, нет-нет! – замахала я руками. – Не люблю фотографироваться.
– Вы станете украшением этого фото! – снова выкрикнул кто-то.
Ничего не поделаешь, я не могла больше сопротивляться и присоединилась к толпе сотрудников. С меня сняли
После обязательной торжественной части объявили дискотеку, я же под предлогом подышать сбежала на улицу и достала телефон.
– Антон, у меня проблемы, – коротко описала ситуацию, дала наводки и вдруг вспомнила: – И забронируйте мне люкс на сегодня. Любой свободный.
30 декабря 2013г
– …и тогда, – ревела Аллочка, секретарша, – он просто взял и ушёл! А-а-а-а….
Я протянула ей пачку салфеток, по одной доставать уже надоело.
В каждом – это не шутка – в каждом офисе находится такая вот дура, которая думает, что её убогие отношения с её убогим бойфрендом интересуют кого-то помимо неё самой. Часами может живописать в красках, что именно случилось между ними вчера или на прошлой неделе.
И что удивительно, находятся ещё большие дуры, которые слушают. Заняться, что ли, нечем? Мне всегда есть чем заняться, но иногда я позволяю ей вот так сидеть в моем кабинете и лить слезы по своим высоким, несомненно, отношениям. И другим тоже позволяю, мы ведь дружный коллектив.
– Подонок, – вздохнула я.
– Нет, ты не понимаешь, он хороший, просто…
Почему-то у меня уже давно не получается относиться к ним как к реальным людям. Что это? Безвозвратно утраченное чувство эмпатии? Мои зеркальные нейроны атрофировались?
Для меня все окружающие представляют собой нечто вроде мультиков или игрушек, и я именно так к ним и отношусь. Именно так я их и вижу – со всей их мультяшной плоскостью, с игрушечными проблемами и с игрушечными трагедиями. С трагедиями, раздуваемыми из пустого места, из единственного ничего не значащего пикселя, специально для того, чтобы почувствовать себя живыми, дотянуться своими ни на что не годными мультяшными эмоциями до настоящего мира.
С примёрзшей к лицу улыбкой или с миной, призванной выразить участие, я слушаю их и киваю. Смеюсь или возмущаюсь вместе с ними, когда они ждут от меня этого. Терплю их лишь по одной причине – они должны доверять мне. Всецело, безоговорочно. И я становлюсь для них всем этим – подружкой для одной, мамочкой для другого, любовницей для третьего и просто душевным собеседником для всех остальных. Слушаю про бойфрендов, про мужей, про детей, свекровей, тёщ. Про парикмахеров и начальников. Про всё. Как бы ни тяготило меня их общество, я терплю его, убеждая себя, что это работа, а работа она всегда такая – требующая смирения. И я смиренно вникаю в истории из их ограниченных жизней, посвящаюсь в их проблемы, дурацкие настолько, что я просто диву даюсь, насколько тупа и незамысловата жизнь большинства.
Часто мне кажется, что они всё это не всерьёз, просто дурачатся, кривляются, разыгрывают комедию, но я смотрю в их лица и понимаю – нет, всё действительно очень серьёзно. Это очень, очень серьёзная болезнь современного общества – принимать сыплющееся
– Конечно, он вернётся, – выдала я наконец то, чего она от меня добивалась, придвинула к себе ежедневник, сделала вид, что занята чрезвычайно, и Аллочка, рассыпавшись в благодарностях, вышла из кабинета. Всё же надолго меня никогда не хватает.
Наверное, мне лучше других удаётся навешивать на себя эту маску заинтересованности, потому что именно ко мне они липнут со своими проблемами особенно усердно. Может, не стоит так уж стараться быть безупречной во всём, может, снизить градус правдоподобности? Я не испытываю к ним жалости, не могу, ведь они не голодающие дети Африки, а взрослые люди. Если они ноют по своим жизням, то видимо это должно означать только одно – им это нужно. Но в какой-то мере я понимаю их, ведь раньше и я сама жила в этом игрушечном мире, соответствовала его требованиям, подчинялась его законам до тех пор, пока не создала для себя свой собственный мир. Настоящий.
Вчера у всех был похмельный выходной после корпоратива, но сегодня наступил последний перед праздниками рабочий день.
Я, по телефону заговаривая зубы очередному подрядчику, шла по коридору нашего офиса, как вдруг налетела на внезапно вышедшего из кабинета Максима.
– Оу, что это с тобой? – я опустила телефон и уставилась на его лицо. Бровь рассечена, под глазом лиловый синяк.
– Меня ограбили, – пожал он плечами, как будто сам до конца не верил в произошедшее.
– Как? – я профессионально изобразила ужас на своём лице.
– Напали в подъезде после корпоратива, – вздохнул Максим. – Всё забрали, кошелёк, цепочку, часы, даже ботинки сняли. Очнулся босой.
– Вот ведь сволочи! – негодовала я
– И не говори, – он нахмурился. – Больше всего, конечно, жалко камеру.. Фотки с корпоратива, видео. Память всё-таки. Там на флешке ещё с отпуска записи были…
12 января 2013г
Я поджидала Захара Андреевича в его кабинете и бросилась ему на шею, едва он переступил порог.
– Я так скучала! – мои глаза блестели от счастья. Видит бог, я старалась.
– Я тоже скучал, Лерочка! – жарко шептал он: – Моя девочка, моя лапочка, моя-моя-моя, – бубнил, расстёгивая на мне блузку трясущимися пальцами.
Захар Андреевич провёл новогодние каникулы с семьёй в Европе и сейчас вернулся изголодавшийся.
Когда всё закончилось, мы улеглись, обнявшись, на диване, он гладил мои волосы и молчал, задумчиво рассматривал моё бедро.
– Что-то не так, милый? – спросила я проникновенно.