Сделка
Шрифт:
Но когда мы вошли в уютную комнату, стены которой были обтянуты бледно-зеленой камчатной тканью, такого же цвета была и мебель, и когда Гарриет, усевшись возле камина, обратила ко мне свое одутловатое лицо, я почувствовала вдруг, что больше не могу — с меня довольно и этого обеда, и этого общества. Я должна побыть одна. Отдохнуть и предаться своим мыслям. Пусть не слишком веселым, но своим.
— Простите, леди Реджина, — сказала я, — мне необходим отдых. Спокойной ночи и извинитесь за меня перед мужчинами.
— О, не лишайте нас вашего общества, —
Но я осталась тверда и безжалостна: кивнув вдове Джорджа, я вышла из комнаты, отказавшись от предложения леди Реджины вызвать слугу для сопровождения, а также горничную, чтобы помочь мне раздеться.
В коридорах было холодно, однако лишь только я открыла дверь в свою спальню, меня окатила волна теплого воздуха. В комнате горели масляные лампы, одна возле камина, другая у изголовья кровати, и, раздеваясь, я не могла не сравнить эту красивую светлую комнату со своей скромной, полутемной, далеко не всегда теплой по причине вынужденной экономии угля и масла.
Только я собралась погасить лампы и лечь в постель — не прыгнуть, как зачастую делала дома, чтобы скорее согреться, а именно лечь, — как в дверь постучали. Это была горничная, она принесла нагретый кирпич, чтобы положить мне в ноги.
Ох, все-таки этот малоприятный Элберт Коул прав: иметь много денег лучше, чем не иметь!
И еще подумалось: что с того, если за роскошным обедом я чувствовала себя чуть ли не Золушкой, попавшей в королевский дворец, но зато еда была — пальчики оближешь? Приятно вспомнить. А ведь это был всего-навсего обыкновенный семейный обед. Интересно, что подают у них к столу на официальных приемах?..
Пожалуй, этого мне никогда не узнать, решила я без особой печали. Ни по рождению, ни по доходам, если можно их так назвать, я не принадлежу и не буду принадлежать к обществу, в котором вращаются граф Сэйвил и ему подобные.
Не подумайте, что я стыжусь своего происхождения. Я родилась во вполне благопристойной семье: отец был врачом в городе Йорке, а мать дочерью священника. Еще когда мы с сестрой были детьми, отца с уважением принимали в так называемом приличном обществе. Нам с Деборой и в голову не приходило, что мы можем считаться не такими, как другие.
А потом отец с матерью отправились на недалекий морской курорт и погибли во время пожара в гостинице, где они остановились. С тех пор весь мир для меня перевернулся…
Я села в постели, обхватив руками колени, и уставилась на догоравшие угли камина.
Каким страшным было для нас с Деборой путешествие в дилижансе из Йорка в Хатфилд к тетушке Маргарет, сестре отца, нашей единственной в ту пору родственнице. Помню, всю дорогу мы, крепко взявшись за руки, молча и неотрывно смотрели в окно.
До той поры мы никогда не видели тетушку, и встреча с ней была для нас своего, рода потрясением. Намного старше отца, она долгие годы провела в добровольном затворничестве. Появление
Дело не в том, что она не заботилась о нас. Когда мы были рядом, в поле ее зрения, она о нас помнила. Но большую часть дня тетя Маргарет проводила у себя в саду, занимаясь растениями, и в эти часы мы с Деборой просто не существовали для нее.
В результате мы часто были предоставлены самим себе и обладали свободой, как ни одни девочки в округе, гуляя где угодно и встречаясь с кем хотели.
Однако когда мы немного подросли, такое отсутствие опеки со стороны взрослых стало казаться многим жителям нашего городка скандально-неприличным. Жена приходского священника миссис Бридж сочла необходимым строго поговорить с тетей Маргарет о ее обязанностях по отношению к племянницам, но что могла поделать бедная тетя, если совершенно разучилась покидать пределы собственного жилища. Это, видимо, стало у нее родом болезни, название которой я не знаю до сих пор.
Нужно отдать должное миссис Бридж, которая предпринимала героические усилия, чтобы приобщить нас с Деборой в компании с собственной дочерью к многочисленным утренникам, пикникам и благотворительным вечерам, проводимым деятельными матерями девушек и юношей нашего города, разумеется, не без тайной мысли, что, быть может, кто-то из любимых чад найдет там свою судьбу.
Мне еще не было пятнадцати, когда я впервые встретилась с Томми Сандерсом, приехавшим на лето из Итона, где он учился в школе. Это произошло на берегу пруда, где я спокойно сидела с удочкой. Он появился, весело насвистывая, тоже намереваясь попытать удачи в рыбной ловле.
Мне он сразу понравился, в основном потому, что не задавался и не пытался учить меня уму-разуму, как многие другие мальчишки, кто был хоть немного постарше.
Но лишь на следующий год, когда мое тело начало приобретать женские формы, он стал обращать на меня серьезное внимание.
А еще через год появился Джордж. Я хорошо помню, как увидела его в первый раз: на пикнике, который устроила все та же миссис Бридж. Как и Томми, он приехал в наш город на лето, но уже не из школы, а из университета в Кембридже. Наверное, ему было тоскливо сидеть дома, поэтому и решил принять участие в экскурсии к каким-то местным руинам, а потом и почтить своим присутствием наш пикник.
Конечно, почти все девушки — клянусь, за исключением меня — тотчас влюбились в него: он был, ничего не скажешь, очень красив, а кроме того, ему предстояло в свое время стать следующим лордом Девейном.
Но так или иначе, с того самого дня — более десяти лет назад, — когда я впервые увидела его на том пикнике, он не приносил мне ничего, кроме тревоги, смятения и подлинного горя…
Я страстно надеялась, что завтра, когда решительно отвергну его дар, смогу наконец окончательно и твердо сказать «прощай» Джорджу Мелвиллу, лорду Девейну.