Се, творю
Шрифт:
Он благодарил Всевышнего за то, что, похоже, и впрямь не зря жил. И пусть ему не довелось стать поводырем; зато посчастливилось, Всевышний ниспослал ему такое счастье, стать кормильцем поводырей, а это ведь тоже очень важно.
Смотри-ка, удивленно подумала Сима. Молится. На колени встал, как мусульманин. Я и не подозревала, что он правоверный. Обалдеть.
Что-то ей напоминала эта розово-рыжая пустыня. Скалы не совсем те, и солнце совсем, совсем не то, но вот этот плотный песок она будто бы уже видела. Чуть ли не в детстве. С мамой, с папой она здесь словно уже была и любовалась, и потрясенно слушала, как в космической тишине скрежещет песок
До нее вдруг дошло: ведь во всех культурах есть праведники и подвижники. Увлеченно объясняя причудливый норов нуль-Т, она совсем упустила эту простую мысль. И в исламе, конечно, есть, и в иудаизме, и в западном христианстве, и уж у буддистов, разумеется… Она даже растерялась от такой новости.
Но растерянность длилась мгновение. Ответ нашелся по-молодежному быстро и безапелляционно, Сима даже хихикнула от радости: вот и посмотрим, наконец, чьи праведники грузоподъемнее.
А между прочим, подумала она потом и, еще раз посмотрев на Землю, прикинула ничтожный угловой размер болезненно хилой звездочки, в нескончаемом испуге дрожавшей над самыми скалами. Между прочим. Очень может быть, что он сейчас смотрит на храм Христа Спасителя. Или на Ватикан. Или вообще на Стену Плача. Надо будет Вовке рассказать… Тут она вспомнила, что Вовка сейчас, наверное, уже вытаскивает, захлебываясь, одурелых корейцев из пены, а до ночи – еще пираты.
Только бы с ним ничего не случилось. Если замечу, подумала она, что он лихачит, такой скандал закачу!
Какой там скандал… Они же без оружия пойдут. Мало ли как колобки к оружию отнесутся, даже если для защиты. Поэтому – по-русски, с рогатиной на медведя… Только бы с ним ничего не случилось. Вернемся – зацелую.
Нет, она еще не созрела.
Ей совсем еще не хотелось молиться. Она была уверена в себе и упоена человеком, которого обожала. Ей еще не хотелось благодарить кого-то в небе – только тех, кто на Земле. Она еще вся была здесь. Вспомнив о праведниках иных культур, она с легкостью, точно перышком махнула, выдумала всемирную лигу поводырей и, не тормозя, принялась прикидывать ее устав. И сладко обмирала, представляя, как эта идея понравится ее Вовке.
Она полна была тем, какая она замечательная, и как много сумеет сделать, и как будет ею восхищаться тот единственный, кто замечательнее всех и по кому она сходит с ума… Подобные мысли часто заменяют молодым молитвы и до поры до времени способны делать, в общем, примерно то же: помогают становиться лучше.
Два человека, с Марса глядя на Землю, молились каждый на свой лад.
Наиль натужно поднялся, оставив на твердом песке две продавленных лунки. Неловко нагнувшись, отряхнул колени. Тогда Сима как ни в чем не бывало спросила:
– Наиль Файзуллаевич, а вы знаете, что ваше имя в переводе значит?
Наиль перевел дух. Долго дышать в скафандре было непривычно, а от неудобной позы еще и тяжело. Стоя на коленях, а потом поднимаясь, он совсем запыхался.
– Нет, – шумно отдуваясь, сказал он. – Даже в голову, честно говоря… не приходило полюбопытствовать… Знаешь, Сима, у акул бизнеса…
Не хватило дыхания. Он протяжно втянул воздух.
Она подождала и, поняв, что он не станет продолжать, сказала:
– Очень удачное сочетание. Наиль – это дар, а Файзулла – это щедрость Всевышнего.
– Однако, – еще дважды со свистом вдохнув и выдохнув, смог снова подать голос Наиль. – А ты-то… Ты-то откуда знаешь?
Сима пожала плечами.
– У меня родственники в Израиле, – ответила она, будто это разом объясняло все. Потом все же растолковала: – Я, когда Вовка первый раз помянул ваше имя… Оно такое напевное. Я, грешным делом, в одном из писем обмолвилась. А у них, наверное, эти вещи на слуху… Перевели.
Нарочно не придумаешь, подумал Наиль. Кому же эта щедрость оказана? Его родителям, понятно. Но – сейчас? Ему самому? Или этой девочке и вообще всем поводырям – в его лице? Точнее, усмехнулся он – в его кармане… Или сотворенное общими усилиями чудо – вот дар им всем от щедрот Аллаха? Последняя мысль отчего-то показалась ему самой верной. А потом он сообразил, что он, Наиль, если так, оказывается тезкой одному из героев читаной-перечитаной в детстве «Туманности Андромеды», и тогда вообще перестал понимать, смеяться ему или молиться снова, еще истовей. Какие петли и спирали жизнь вяжет, с благоговейным изумлением подумал он. Тибетский опыт…
Разве может такое сложиться случайно?
– Ты еще не торопишься? – спросил он.
– Ну, в общем, нет, – вежливо ответила она. Он понял. Месяц назад он сам одобрил их план, и вот сегодня на них обвалилась серьезная работа, а он из-за прихоти держит девочку тут, когда там каждый поводырь на счету…
– Сейчас пойдем, – сказал он. – Вот еще немножко на Землю посмотрим…
– Давайте, – послушно сказала Сима.
Двум людям, стоявшим посреди ледяной марсианской пустыни, светила одна и та же звезда Земля.
Она была одна на всех. Другой не будет.
И даже когда вечно грызущиеся за успех состоявшиеся люди, каких большинство, для кого победа – это всего лишь больше хоть чего-нибудь, хоть на одно срубленное дерево, на одну проданную турбину, на одну пойманную рыбу, на один полученный голос, на одного униженного человека, на одного поверженного врага, на одну лихо разбитую машину, на один гордый этаж особняка, на одну тонну нефти, на одну женщину или на одного мужчину, на один ноль на банковском счете, все равно, только бы больше, чем у соседа, окончательно переработают планету на пластиковые бутылки и жестяные банки, бигмаки и шаверму, амфетамины и канцерогены, тигровые шкуры и медвежьи лапы, суперкары и пентхаусы, отвалы и шлаки, вживленные чипы и высокоточные системы залпового огня с обедненным ураном, и когда умирающий океан весь затянется рыхлым полистиролом, колышущимся пополам с мазутной капелью, остатки провонявших химикалиями лесов затянутся дымом зажженных для потехи и самоутверждения пожаров, и ни на улице, ни дома ни единый человек не сможет чувствовать себя в безопасности от тех, кто, как и он сам, жаждет любой ценой хоть на миг ощутить силу, успех, победу, и жизнь станет невозможной, и поводыри лиги разведут, кого успеют и смогут, по землеподобным планетам вселенной, именно единственную Землю будут вспоминать ее успешные убийцы, как рай, из которого они были изгнаны за то, что, дорвавшись до яблони познания добра и зла, нажрались до оскомины сочной мякоти зла, пренебрежительно сплевывая хоть и плодоносные, но твердые и кажущиеся такими малопитательными зернышки добра.
Так, похоже, и случится.
Ведь я действительно знаю о нас все.
Февраль – май 2010,
Санкт-Петербург