Сеанс мужского стриптиза
Шрифт:
– Медведь там у них, что ли? – шепотом удивилась я.
Посмотрела еще раз: коричневая мохнатость не шевелилась. Мое воображение живо нарисовало чучело бурого мишки с уставленным рюмашками серебряным подносом в передних лапах. С просторным бальным залом, в котором мог вальсировать гусарский полк, гостеприимно скалящееся медвежье чучело сочеталось очень хорошо!
Дверь неожиданно подалась, и я ввалилась в помещение всей своей физиономией и сразу увидела, что серо-коричневая мохнатость принадлежит мощному стволу пальмы. Нижним концом пальмовое бревно уходило в гигантскую деревянную кадку, а верхним подпирало выпуклый фонарь высокого стеклянного потолка. Вокруг дерева сгрудились разномастные горшки, содержащие буйно зеленеющую и яростно цветущую декоративную растительность нездешнего вида. Голоса, которые я услышала, стоя в коридоре, доносились из-за этого зеленого острова, с балкона, дверь на который была распахнута настежь.
Тихо радуясь, что ни дверь оранжереи, ни пол под моими ногами не скрипят и не выдают беседующим присутствие постороннего, я подкралась поближе к пальме. Спряталась за медвежьим стволом и высунула из-за него одно ухо, направив его, как тарелку антенны, в сторону балкона.
Разговаривали двое, мужчина и женщина. Голоса были мне знакомы, так что я не затруднилась опознать мадам Надин и мусью Анатоля. Надо полагать, попросту их звали Надей и Толиком.
– Его надо и-зо-ли-ро-вать! – нажимая на каждый слог, произнесла женщина.
– Типа, запереть? – уточнил Анатоль.
– Запереть в специальном закрытом помещении с надежным замком! – ответила Надин.
– В тюряге? – испугался ее собеседник.
– О боже! – вздохнула женщина. – Анатоль, ты бронтозавр!
Мужчину это замечание рассмешило. Он хмыкнул и захихикал, давясь смехом, как шкодливый ребенок.
– Не вижу ничего смешного! – взъярилась мадам. – Этот мелкий гад думает, что он в доме хозяин! А в этом доме только одна хозяйка – я!
– Точно, кто же еще! – перестав смеяться, поддакнул Анатоль. – В натуре, ты хозяйка!
– То-то же! – подобрела женщина. – И не забывай об этом, паршивец! Иначе я и от тебя избавлюсь.
Услышанное меня взволновало, всколыхнув подозрения. Судя по словам Надин, от кого-то она уже избавилась. Интересно, от кого и как именно? Любопытно также было бы знать, кого агрессивная мадам желает изолировать в специальном заведении с надежной охраной?
Успокоившись, Надин понизила голос, и теперь я ее плохо слышала.
– Надо подобраться поближе, – посоветовала я сама себе и тихо двинулась в обход пальмы.
То есть это я хотела двинуться тихо, а получилось очень даже громко! Какой-то скользкий булыжник коварно вывернулся из-под моих ног и шумно поскакал по уступам искусственной горки, круша горшки и ломая ветки.
– Кто это? – вскричала Надин.
Послышался скрежет отодвигаемых стульев, а затем шум торопливых шагов. Я поняла, что не успею спуститься с горки и убежать прочь, и не придумала ничего лучше, кроме как прикинуться трудолюбивой идиоткой. К сожалению, никаких орудий уборщицкого труда при мне не было, поэтому я, недолго думая, начала натирать какой-то здоровенный кожистый лист подолом своего сарафана.
– Что вы здесь делаете? – увидев меня, гневно спросила хозяйка.
– Так это… пыль вытираю! – сказала я, по памяти скопировав мину придурковатой и работящей девушки «из простых» – типичной героини Любови Орловой.
Для пущей убедительности я обильно плюнула на твердый, словно пластмассовый, лист, энергичным круговым движением навела на него глянец и с гордым видом продемонстрировала результат своего труда поочередно Надин и Анатолю. Мне было чем гордиться: в сверкающий фикусовый лист можно было смотреться, как в зеркало!
Впрочем, хозяйка и ее спутник предпочли смотреть на меня. Стоя на возвышении с высоко задранным подолом я должна была представлять собой необычное и запоминающееся зрелище. Анатолю оно явно понравилось, а Надин – вовсе наоборот.
– Вон отсюда! – покраснев, прошипела она.
– Так это-о… Я ж еще не всю пыль вытерла-то-о! – промямлила я, отчего-то начиная окать на вологодский манер.
– Без тебя вытрут! – рявкнула Надин. – Брысь из моего дома, и чтобы больше ноги твоей тут не было!
– Чем это вам мои ноги не понравилися-то-о? – не удержалась от вопроса я, слезая с горки. – Другие-то-о хвалят!
Смешливый качок Анатоль согласно хрюкнул и мучительно подавился смехом.
– Я сказала, пшла вон, шалава! – полыхнув в сторону весельчака испепеляющим взором, заорала на меня богатая хамка. – Вон! В дверь, через двор и за ворота!
Я фыркнула и сверху вниз смерила невысокую брюнетку неодобрительным взглядом.
Статью и цветом кожи Надин сильно напоминала мне корову холмогорской породы. Типичная буренка, вся такая мясомолочная и рыжая! То есть шевелюра-то у нее была черная, с радужной челочкой, а вот кожные покровы имели равномерный оранжево-коричневый окрас. Видно было, что дамочка сильно злоупотребляет солярием, хотя загар ее совсем не красит. Тяжелые, без щиколоток, ноги Надин походили на сосиски, поджаренные на гриле, а ненормально круглые, как мячики, груди с торчащими сосками здорово смахивали на грушевидные клизмочки из оранжевой резины. Дегенеративный топ расцветки «астраханский арбуз» и такие же полосатые шорты не скрывали своеобразной формы бюста и конечностей мадам.
– Фу-ты ну-ты, ножки гнуты, пузо с попою раздуты! – с крестьянской прямотой высказала я свое мнение об этой редкой красоте.
Надин со свистом втянула воздух и замолчала, меняя окрас с рыже-коричневого на буро-малиновый. Анатоль отвесил челюсть и забегал глазами, а я одернула на себе ветхий сарафанчик, независимо шмыгнула носом и пошла, горделиво покачивая бедрами, по указанному маршруту: в дверь, через двор и за ворота дома, хозяйка которого так недружелюбно относится к простым работящим девушкам с негнутыми ногами нестандартной длины и нормальным цветом кожи.
– Примитивная плебейка! – полетело мне вслед.
– Вульгарная буржуйка! – гавкнула я через плечо.
Я выскочила на улицу и с трудом удержалась, чтобы со всего маху не бухнуть за собой калиткой. Я бы, может, и бухнула, если бы при этом демарше хоть кто-нибудь присутствовал, но Анатоль и Надин не были столь любезны, чтобы проводить меня. Хозяева остались в доме. Думаю, сразу после моего ухода они принялись выяснять отношения.
Тут же стало ясно, что один зритель у моего несостоявшегося спектакля все-таки был бы: какой-то незнакомый тощий юноша. Он топтался под воротами и указательным пальцем старательно выжимал натужный вой из электрического звонка.