СЕБАСТЬЯН, или Неодолимые страсти
Шрифт:
И лорд Гален произвел звук, который во французских романах фонетически выражен как «Pouagh!»
Налив себе крепкий виски, он сделал нетерпеливый жест, словно призывая небеса или, возможно, тень Джойса разобраться в возникшей дилемме. Что до Блэнфорда, то его привело в восторг такое отношение к книге, единственное в своем роде, и он замер, восхищенный и удивленный прозорливостью, на которую оказался способен такой человек, как лорд Гален. Недолго думая, он ухватил суть и выдал схему, которая вполне могла бы удовлетворить даже такого культуролога, как Шпенглер. Европейский Человек в качестве веселого изобретателя Улисса, стойко державшегося, пока Панург [57] не перехватил инициативу и история не зажила новой жизнью. Потом дионисийская мощь понемногу иссякла и установились Шпенглеровы закат и разделение. Огнедышащие вулканы дымят такими именами, как Ницше, Стринберг, Толстой, однако корабль тонет с кормы… лорд Гален плывет в небесах с раскинутыми руками и кричит в растерянности: «Наша культура! Что это такое? Пусть кто-нибудь скажет мне». В его руке еще один «краеугольный камень», еще один ядовитый антисемитский анализ европейской культуры с уклоном в материализм и неизбежную эксплуатацию «капиталистами» непривилегированных слоев. Селин! [58] Лорд Гален, напоминавший большого мотылька, уселся в изножий кровати, чтобы продолжить свое толкование
57
Панург (плут — фр.) — персонаж романа «Гаргантюа и Пантагрюэль» Ф. Рабле.
58
Луи-Фердинанд Селин (1894–1961) — французский писатель, обвинявшийся в антисемитизме.
— Наконец-то отвратительная война, начатая проклятым Гитлером, подходит к концу, и мы можем надеяться на мир, мы можем работать, чтобы приблизить его. Обри, мой дорогой мальчик, неужели вы не чувствуете, что воздух пропитан надеждой? Надеждой! Но если на благо нашей культуры будут служить фанатичные антисемиты, мы закончим еще одной кровавой бойней — О, Боже! Ради всего святого, что сделали евреи, чтобы заслужить такое? В конце концов, это мы дали вам бомбу, которую вы сбросили на японцев. Ведь это наша собственная бомба, и мы могли бы придержать ее для себя или назначить высокий процент за ее использование, а патент сохранить. Вы понимаете? Это пришло мне в голову, когда я принял новое назначение. Примерно десять лет, насколько можно предвидеть, будет существовать система, контролирующая бумажную продукцию. И речь, Обри, идет не только о гигиенической продукции, но также о школьных учебниках, газетах и художественных альбомах. В первую очередь о «краеугольных камнях». Сначала надо спросить себя: «Это краеугольный камень или нет? Если нет, пошел вон!» Получается кошмар, который превратил заседания комитета в скандалы со взаимными обвинениями, а меня в психа, страдающего бессонницей. Тем не менее, думаю, европейская культура все расставит по своим местам. Я же должен содействовать изданию полезных книг и запрещать остальные. Но как выбрать полезные? Легко предлагать, как кто-то мне предложил, взять книгу вроде «Улисса» и переписать ее в более приемлемой оптимистичной манере, например Николаса Беверли, [59] но ведь это будет искажением авторской воли, а мне не нужны сиюминутные меры. Нельзя переписать «краеугольный камень», нельзя даже сделать купюры. В этом я уверен и никогда не соглашусь ни на что подобное. Но как действовать, чтобы не ошибиться? Я получил петицию от комитета, в которой написано: «По нашему убеждению, председатель комитета, несмотря на всю свою опытность в коммерции и дипломатии, имеет несколько ограниченное представление о культуре и обыденной жизни. По нашему убеждению, он должен посмотреть на мир и увидеть человека таким, каков он есть, нагишом, чтобы судить о культуре, частью которой он является». Я постарался не поддаться раздражению и в целом принял критику. Что ж, если надо выйти в мир, ничего не поделаешь, придется выйти. Но для начала я позвонил Шварцу и спросил, не знает ли он, почему все настроены столь антисемитски, на что он ответил мне: да, он знает. Это из-за монотеизма и монолитных радикальных философий, в основе которых теория ценностей. Всех раздражает, сказал он, иудаизм. И еще он сказал, что я вел себя как параноик, позволив себе расстроиться. Обри, как только меня ни называли в разное время, но никогда не называли параноиком. Я в отчаянии. Вот что получается в наше время, когда стараешься, причем совершенно бескорыстно, понять значение слова «культура».
59
Николас Беверли (1898–1983) — английский писатель, автор романов, пьес, книг о путешествиях. Наибольшую известность получили его труды по садоводству.
Лорд Гален приостановил поток жалоб, чтобы выпить еще виски, которое, как заметил Блэнфорд, он теперь пил почти неразбавленным и в гигантских количествах. Очевидно, что случившееся с ним интеллектуальное приключение потрясло его и даже заставило чаще, чем хотелось бы, обращаться к бутылке.
— Ну, и что было потом? — спросил Обри, заинтересовавшись рассказом и пожалев своего друга.
Гален застонал.
— У Шварца невероятная идея, будто евреи создали расовую дискриминацию, провозгласив себя избранным народом и отказавшись разбавлять высокосортную кровь Израиля какой-то другой кровью. Странно, правда?
— Что ж, как посмотреть, — отозвался Обри. — Вот в Индии, например, снобистский комплекс порождает неприкасаемых — тех же христиан для ортодоксальных евреев. Или я неправ?
У Галена не было ни малейшего представления об индийских неприкасаемых.
— Евреи — не неприкасаемые, наоборот, они очень великодушны, хотя, естественно, они торгуются и любят знать, на что идут их деньги. Но все равно евреи великодушны, и у них легко выпросить деньги в долг.
Не стоило дальше развивать эту тему, основанную на типичном непонимании предмета.
— Вы выиграли, — сказал Обри, сдаваясь, и лорд Гален, улыбнувшись, вытянулся в изножий кровати, после чего, говоря метафорически, спрятал голову под крыло и заснул, словно старый грач в гнезде.
Но даже с закрытыми глазами он продолжал что-то произносить — скорее, бормотать, и это было похоже на обрывки бессвязных ассоциаций, напоминающие о пробелах в его безудержном чтении. Он как будто говорил не с Обри, а с Создателем. Например, он вдруг поднял голову и, не открывая глаз, со страстью вскричал: «Христиане не могли придумать двойную бухгалтерию в книгоиздании!» — сделав при этом резкий жест. После этого он с бессмысленной улыбкой на лице вновь погрузился в сон и прошептал: «Это привело меня на пуф миссис Гилкрист. В поиске острых ощущений меня согласился сопровождать молодой дипломат. Тогда я не знал о ее международной известности — подобно многим в современном мире, она как головное предприятие с филиалами в Индии, Турции, Греции, Франции и Истборне. Она буквальным образом выращивает девочек для дипломатического и военного рынков. Кажется, я понравился ей, она считает, что во мне есть величие. Трудно сказать, сколько ей лет, так как у нее крашеные волосы, она игрива и истерична в равной степени. На минуту мне показалось, что я мог бы влюбиться в эту женщину — Обри, они были правы, мне не хватает немного распутства. Как заметил мой юный друг-дипломат, она истинное воплощение своего времени и культуры, так что мне надо было идти вперед и заняться практическими исследованиями. Много было разговоров о Поучительных (hic!) ограничениях — еще одном краеугольном камне, на сей раз о Щитовидной Железе. Я не очень понимал, но делал вид, будто все понимаю, а потом она прыгнула обратно в гнездышко, и я потерялся в ночи ее волос — нет, в полдне, потому что волосы были ярко-рыжими. Но потерялся, так как потерял способность соображать. Прежде мне приходилось слышать об ураганных влюбленностях, но сам я ничего подобного не испытывал. Я говорю вам об этом, Обри, потому что ничего не хочу от вас скрывать, мне нужно знать, каковы ваши воззрения на культуру. Кроме того, вы всё знаете, потому что во время моего приключения, как вы думаете, кого я встретил? Вашего Кейда, и он сказал мне: «Благослови вас Господь, милорд, что вы делаете в таком месте? Да еще с миссис Гилкрист! Это все равно что спать с дохлой мышью». Он грубый и ограниченный человек
60
Здесь: у него яйца что надо (фр.).
Лорд Гален надолго замолчал, стало слышно похрапывание, и удивленный голос подхватил ниточку, скажем, после прорехи недели в две. Возможно, в своем сознании он что-то пропустил.
— О, Господи! Она говорила и говорила о культуре. А я хотел все запомнить, чтобы потом доложить на собрании комитета. О, Господи!
Он застонал и принялся качать головой из стороны в сторону.
— Телем! [61] — вновь заговорил он. — Не думаю, чтобы это вам о чем-то говорило. Аббатство где-то в Провансе, приют совершенного счастья! Теперь его называют Кюкюлот-ин-зе-Гард, там центр торговли жареными каштанами. Миссис Гилкрист иногда ездит туда с матерью на Пасху. У нее раздвоенный живот, как дьявольское копыто, зато половые губы внутри нежные, даже нежнее перчаток хирурга. Иногда она выключает почти весь свет и составляет гороскопы. Она видит ауру и может воздействовать на сознание. Когда я рассказал об этом Сатклиффу, он ответил: «Пусть каждый шумит по-своему, рев осла тоже приятен слуху Создателя!» Кюкюлот привиделся ей во сне. Оказывается, там меня ждет женщина, очень похожая на Деву Марию, но зовут ее Кьюнегонд — еще один краеугольный камень. Яма-и-камень. Ха! Ха! Опять мой юный дипломат, несчастный циник. В последний раз я видел его голым на балконе миссис Гилкрист, он широко раскинул руки и крикнул: «Слушайте меня, заговаривающие сперму божества, потому что у меня воспаление мошонки и я приношу вам в дар кошель Фортуната!» Швейцарской пожарной команде пришлось ставить лестницу, чтобы спустить его вниз, и я полагаю, его уже исключили из университета. О Господи, Обри, и все это потому, что они сказали, будто я не знаю жизни.
61
Аббатство Телем (желанное — греч.), описанное в книге «Гаргантюа и Пантагрюэль» Франсуа Рабле.
Все же «Улисс» мерзкая книга, что с ней делать? Тоби говорит, все энергичные путешественники — потомки Диониса, они — настоящие боги вина, которое согревает, заставляет двигаться, побуждает к любопытству. Вечный Жид, Летучий Голландец, Жиль Блаз, Панург — о, у меня голова кружится от всего, что я наслушался!
Обри с болью подумал о том долгом кошмаре, который пришлось пережить Джойсу, прежде чем он опубликовал свой роман, — восемнадцать лет — и он сказал:
— Вам не следует заносить его в черный список, как бы вы к нему ни относились, только не Джойса. Католики это уже сделали, а ведь он был тайным католиком, таким же, как старик Гюисманс. Отсюда его тяжелый церковный стиль, страшные отзвуки незабываемого и пародия на него. Его стиль по-церковному богат, а Блум оскверняет Церковь, гадит на главный престол. Хорошо еще, что он, когда гадит, не кричит о своей вере. Конечно же, это самый настоящий «краеугольный камень».
Но Гален уже спал и ничего не слышал, с его губ слетало легкое похрапывание, он улыбался каким-то милым воспоминаниям. Как раз в эту минуту в палату тенью прошмыгнул, прижимая палец к губам, удивленный Сатклифф и, расположившись на ближайшем стуле, прошептал:
— Ничего, что я тут? Он все еще исповедуется?
— Да, вроде, уже все. Рассказывал о миссис Гилкрист, о которой я, кажется, уже слышал.
— А я не слышал.
— Могу пригласить ее к вам на чашечку чая. Она как будто мастерица массажа.
— Спасибо, мой друг, не надо.
— Она умеет таинственно плавить воск и трогательно рассуждать о третьем глазе, Troisieme Oeil, как она говорит, классно подмигивая. Но, на самом деле, ее в первую очередь занимает Troisi`eme Jambe [62] мужчин — у кого она имелась, были великолепны. «Quel homme fascinant, il est g'eometre», [63] — вкрадчиво произносит она. Или вот так: «Un homme sp'ecial; il est chef de gare mais il a des qualit`es de coeur!» [64] Таких, как она, наши предки называли куртизанками высшей пробы. Вот и Кейд сказал: «Ей ничего не стоит показать такое, от чего черепица летит с крыши».
62
Третья нога (фр.).
63
Какой очаровательный мужчина, он геометр (фр.).
64
Это человек особенный, он начальник вокзала, но на редкость добр (фр.).
— Вот уж не знал, что вы с одобрением относитесь к весьма разгульному образу жизни Галена.
Сатклифф кивнул.
— Это и есть настоящая жизнь Женевы, столицы Кальвина. Тоби первым познакомилея с ней, и это оказалось таким успокаивающим средством, что он часто откладывает на часок свое вязание и идет послушать шутки девочек миссис Гилкрист. Ее дом — сердце Шпенглеровой столицы, где всем видно, что наша цивилизация всего-навсего усталая обезьянка, которая протягивает вам оловянную кружку, сидя на шарманке, ручку которой крутит громоздкий горожанин-еврей. Тоби говорит, что Фрейд — единственный честный еврей, как Сократ был единственным честным греком. Ну да, я участвовал в походе за Золотым Руном — если так можно выразиться. Он отлично поработал. Открыл, что царство добра начинается тогда, когда всех объединяет любовь к бараньим котлетам. За нами наблюдает термоядерный Иегова!