Седьмая часть тьмы
Шрифт:
Мисс Лаура Морган вопросительно посмотрела на Лозинского, тот недоуменно и чуть досадливо пожал плечами, причуды физиков, знаете ли.
– Я поздоровался, - пояснил Семен.
– Но, видно, идиш Одессы отличается от идиша Ямполя, вот Моше меня и не понял.
– Вы из Одессы?
– рукопожатие члена подкомитета было по-американски коротким и энергичным.
– Из нее, родимой. Семен Блюм, - другие могут становиться Майклами и Александерами, но ему превращаться в Саймона не хотелось категорически. Стоило перебираться в Америку, чтобы и здесь стыдиться своего имени?
Моше Лозинский считал - стоило.
– Тот самый Семен Блюм?
– девушка позабыла про Лозинского. Только что тот был рядом и - все, весь вышел.
– Не знаю, тот или не тот, - Семена девушка не заинтересовала. Может быть, в другое время. Очень, однако, уместное выражение - другое время.
– Знаменитый ассистент знаменитого мэтра. Это вы?
– Знаменитого мэтра - да, ассистент - опять да, но вот знаменитый - конечно, нет, - Семен не скромничал, просто точно оценивал свою известность.
– Мне про вас много рассказывал Гарри Сплейн, - настаивала девушка. Словно купила картину и теперь непременно желает убедиться, что не обманулась в авторе, что он стоит потраченных денег.
– Гарри я знаю, - нехотя признался Семен. Гарри Сплейн был мастером, воплощавшем в железе (а также стекле, проводниках, керамике и прочем) те идеи, которые порой приходили в голову Семену.
– Он исключительно высоко отзывается о вас.
– Вряд ли этого достаточно для знаменитости.
– В нашем подкомитете - достаточно, - заверила его девушка.
– Подкомитет намеревается пересмотреть свою политику адресного финансирования, - Лозинский решил доказать, что существует. Да пожалуйста, кто против.
– Вот как?
– вяло ответил Семен. Разговоры о финансировании раздражали его, во всяком случае, разговоры с людьми типа Лозинского - теми, кто считал, что деньги добывают именно они, что именно ради их прекрасных глаз выделяются средства, которые потом бестолково тратят всякие Блюмы. И потому Лозинский и иже с ним регулярно увеличивали себе жалование, представительские и командировочные расходы. Административная деятельность, вот как это теперь называется.
– Мэтр у себя?
– спросил он, меняя тему разговора. Слова "мэтр" он не любил, считал искусственным, неживым, но терпел, как общепринятое обозначение определенной величины.
– Нет, еще не приехал, - Лозинскому всегда было известно расписание мэтра. Заместитель-администратор.
– Но будет с минуты на минуту.
– Вы не могли бы… - начала было девушка, но парадная дверь распахнулась, парадные двери почему-то распахиваются, а не открываются, подумал Семен, и мэтр в сопровождении личного шофера-охранника неторопливо начал подниматься по лестнице.
– Ого!
– не удержался Лозинский.
Действительно, мэтр выглядел, как свежеотчеканенный доллар. Обычно одевавшийся во что попало, преимущественно старый свитер и лоснящиеся, с пузырями на коленях, брюки, сегодня он словно сошел с обложки "Джентльмена" - сама элегантность, достигаемая трудом очень дорогих портных и парикмахеров. Седая грива ниспадала на светло-серый пиджак, делая мэтра похожим на мраморного колли, и движения были плавными и грациозными. На мгновение Семен увидел со стороны себя. Контраст с мэтром разительный. Еще лапсердак надеть, и можно идти в балаган белым коверным, тем, которого без конца лупят по голове, обливают водой, пинают на увеселение почтенной публики. Зачем в балаган - просто на улицу. По ту сторону океана. Одесса, Одесса…
– А, вы уже здесь, Блюм! Очень, очень хорошо!
– мэтр рассеянно покивал остальным, ухватил семена за рукав, отводя в угол:
– Мы сейчас, срочно… едем. Прямо отсюда. Вы готовы?
– и, не дожидаясь ответа, провел его в кабинет. Семен оглянулся, желая проститься с девушкой, та махнула рукой, то ли прощаясь, то ли просто - черт с тобой. Нет, наверное, прощалась.
– Мы уезжаем в Вашингтон, - мэтр отмахнулся от секретаря.
– Все завтра, завтра.
– Но вас дожидаются… подкомитет… профессор Бирн… - секретарь упорствовал, боясь завтрашнего разноса.
– Извинитесь и назначьте на другое время, - не обращая больше на секретаря внимания, мэтр достал из сейфа портфель, открыл, проверяя содержимое.
– Я могу узнать, когда вы вернетесь?
– секретарь не любил дел, идущих мимо него. А таких последнее время становилось больше и больше.
– Сегодня же, - мэтр незаметно подмигнул Семену, но настроение у того не улучшилось. И с чего бы. Это мэтр себе подмигивает, себя подбадривает, себя заводит.
– Пора, мой мальчик, нам сегодня придется действовать быстро, - мэтр сегодня возлюбил множественное число. Мы, нам… На мгновение Семен возненавидел его, но сразу же остыл. Ерунда какая. Все - ерунда.
Они сошли вниз, провожаемые взглядами немногих - большинство разбрелось по кабинетам изображать деятельность, как раз начинались присутственные часы, ушла и мисс Морган, только Лозинский сунулся было с вопросом, выказывая деловитость, но мэтр так рассеянно посмотрел сквозь него, что Лозинский отошел, вспыхнув от обиды. Семену даже стало жаль его - обижался Лозинский по-ямпольски, отчаянно краснея до корней перекрашенных с рыжего в черный волос.
Их ждал громоздкий "додж", водитель-сержант козырнул, и они, быстро свернув с забитых центральных улиц, поехали по малолюдным кварталам Старой Голландии.
– Мы отправимся с армейского причала, - пояснил мэтр.
– Время очень дорого.
Ну, это и так ясно.
Дирижабль, впрочем, был гражданский, маленький "Локхид". Зато стюард - еще один сержант. Говорить ни о чем не хотелось, и Семен был благодарен мэтру за то, что тот разложил за столиком несколько листков исписанной бумаги и погрузился в них. Интересно, он действительно работает, или - так? Саму Семену требовался внутренний покой, без него и в полной тишине в голову не приходило ничего, стоящего больше "острой собаки". Ничего, скоро у него внутреннего покоя будет много. Бочки. Он посмотрел из иллюминатора вниз, слева виднелась Атлантика, но солнце било в глаза, и он задернул шторку.
– Прохладительное, сэр?
– стюард, наверное, гадает, что это за шмендрик такой пробрался на борт.
– Воды. Со льдом.
Стакана хватило до самого Вашингтона - летели они быстро, а пил он медленно. Никогда не думалось так славно, как сегодня. Прямо бери у мэтра бумагу и пиши. Исторический манускрипт, нечто вроде великой теоремы Ферма.
С изумлением Семен осознал, что спокоен на самом деле, причем спокоен не обречено, "чему быть, того не миновать", но спокойствием уверенного, сильного человека.