Седьмая свеча
Шрифт:
Оля, с распущенными волосами, немного похудевшая и побледневшая, лежала на кровати за прозрачной перегородкой, под капельницей. В палате Глеб заметил несколько приборов непонятного назначения, громоздившихся по углам. Олечка почти добродушно наблюдала за ним. Сестричка с глазами-фиалками произнесла ледяным тоном, не вязавшимся с ее роскошным горячим телом, которое успел уже почувствовать Глеб:
— Десять минут на свидание. Больную ничем не волновать. Я буду в соседней палате, — и вышла из палаты.
— Ну, привет, что ли, мой убийца, — весело сказала Оля.
— Ты извини… не знаю, что тогда на меня нашло… — принялся извиняться Глеб.
— Знаю, знаю, ты всегда
— Нет, нет. Ты гораздо дороже, — поспешил заверить ее Глеб. — Не знаю, что со мной было бы, если бы тогда… — он не закончил фразу, потому что не мог выговорить эти страшные слова, да и глаза стало предательски пощипывать.
— Я дороже? — недоуменно повела плечиками Ольга и вскинула правую бровь. — Однако ты не тратил на меня больше, чем на свою машину. Кстати, ее лечение обойдется дорого?
— Она уже ремонтируется, окончательный приговор будет вынесен после покраски. Пока я дал деньги на рихтовку и на замену кое-каких деталей. В случае чего Степан пообещал выручить с деньгами.
— Степа, как всегда, на высоте, — задумчиво произнесла Ольга. — Кстати, здесь не сразу разобрались, кто из вас двоих мой муж. Пока я не расставила точки над «і», почему-то все склонялись к тому, что это Степан. — Глебу было неприятно это слушать, хотя он понимал, что Оля шутит. Заметив его состояние, она вновь рассмеялась. — Ладно, ладно, ты мой единственный и неповторимый. Можешь присесть на краешек кровати. Ложиться не обязательно, места здесь маловато.
— Спасибо, — сказал Глеб, усаживаясь, и, провалившись в пружинную пропасть, невольно откинулся на спину.
— Ой! — вскрикнула Ольга и через одеяло стала ощупывать ноги, которые немного прижал Глеб. Тот сразу вскочил. — Ты такой неуклюжий! — с легким недовольством заметила Ольга. — Да садись уже, только аккуратно.
Глеб присел, и теперь все обошлось.
— Что говорят врачи? — спросил он.
— Говорят, что я очень везучая и живучая. Быстро восстанавливаюсь. Прогнозируют мое окончательное выздоровление в конце следующей недели.
— Что-то слишком быстро, — засомневался Глеб.
— Нормально, потом еще недельку дома — и можно на работу, если ты меня не доконаешь своей машиной.
— Чтобы я еще… Буду тебя возить, как хрустальную…
— Хрустальную… — Наморщила лобик. — Хрусталь — вечный холод — смерть. Не пойдет. Лучше как картину или икону. Все-таки лучше как картину. Я не старая. Картину, выдержанную в мягких пастельных тонах. Они живые и теплые.
— Как очень ценную картину, — уточнил Глеб, и был удостоен царственного кивка.
— Хорошо, хорошо. Все вы, мужчины, мягко стелете, а пока женушка в больнице, сами небось шалите на стороне? — Она пытливо посмотрела ему в глаза.
— Да не дай Бог! — испугался Глеб. — Даже ни разу не приходило в голову. — Он вспомнил ягодицы сестрички. — И по телевизору не смотрю, сразу переключаю на другую программу. Ты, конечно, мне не веришь, но я… никак не могу себе простить этот случай.
— Хорошо, верю. На девять дней поминать маму поедешь сам, хотя не исключено, что составлю тебе компанию. По крайней мере, настроена оптимистично. Список я тебе приготовила. — Она достала из тумбочки тетрадку и вырвала полностью исписанный листок.
— Баба Маруся поможет тебе все организовать. Приедешь утром, помянете — и сразу домой, без всяких шалостей.
Глеб почувствовал, что краснеет.
— О чем ты? — с деланным удивлением спросил он.
— Сам знаешь, о чем, о ком. О Маньке. Не знала, что ты любитель старух.
— Да я… Ты такое придумаешь…
— Моя вина, не предупредила я тебя. Приколдовала она тебя. Вот так.
— Со мной такие странные вещи происходили там, и здесь продолжаются. Видишь ли… Ты только не волнуйся. По ночам слышу, как будто твоя мама меня к себе зовет, — холодея от сказанного, произнес Глеб.
— Это очень серьезно. — Ольга посуровела. — Видно, она все-таки взяла ее.
— Что взяла и кто? — взмолился Глеб. — Объясни мне толком, что происходит вокруг меня?
— Хорошо. Только для тебя, и чтобы это осталось между нами двоими.
— Обещаю, — сказал Глеб и вспомнил Маню, которой недавно тоже что-то обещал.
— Моя мама была целительницей, магом. Разные болезни заговаривала, молитвами сглаз снимала, порчу. Это у нее наследственное и передается только близким родственникам. В деревне это называют колдовством. Плохое слово, связывается со сказками и шарлатанством. «Магия» несколько лучше звучит, в этом слове слышится тайна. Впрочем, по сути разницы между этими понятиями никакой. В жизни между злом и добром нет четких границ. Бывает, что, делая зло одному, можно облагодетельствовать многих и наоборот. Чтобы справиться с наговорами, порчей — словом, с черной магией, необходимо, в свою очередь, знать ее приемы, формулы, заклинания и тогда принимать контрмеры. Была у матери книга, в которую она записывала всякую всячину, касающуюся магии. Это не простая книжка, а книга Духов. Ее она получила от своей матери, а та, в свою очередь, от своей… С давних времен существует обычай: маг передает книгу Духов наследнику перед самой своей кончиной. Связано это с поверьем, что маг не сможет спокойно умереть, пока не отдаст книгу, а будет испытывать страшные муки. И еще. Отдавая эту книгу, он тем самым передает неистраченные человеческие силы — и свои, и принятые от предшественников. Все эти силы сконцентрированы вокруг этой книги, тем самым умножая многократно силу преемника.
— Трудно это осознать, больше похоже на сказку.
— Страшную сказку. Ты в этом убедишься в дальнейшем. Так вот, мы приехали в деревню, когда моя мама была уже мертва, и книги в доме не оказалось.
— Но ты же сказала, что она не может умереть, пока не передаст книгу преемнику, — заметил Глеб, замялся и добавил: — Выходит, тебе должна была передать…
— Есть такое поверье, — подтвердила Ольга.
— Если это так, значит, она успела передать книгу перед смертью своей дочери. — Ольга с ужасом посмотрела на Глеба, но тот продолжил: — Нет, не тебе, а своей первой дочери, которую родила и потеряла в войну. — Мысли вдруг выстроились в строгую логическую схему, и он понял, что ухватился за конец нитки, который приведет его к клубку. — Никого из посторонних на похоронах не было. Ведь так? — уточнил он.
— Так, — согласилась она, с интересом наблюдая за ним.
— Выходит, та дочь живет в этом селе или поблизости. Мне Маня рассказывала, что неизвестно, по какой причине именно в этом селе объявилась твоя мама, еще до твоего рождения. Умная, сообразительная, явно выросшая в городе, она вдруг добровольно перебралась в село. По-моему, этому есть следующие объяснения-версии. Во-первых, извини, но это ее тюремное прошлое. Насколько оно могло повлиять в те времена на ее решение, я не знаю, но и не считаться с ним нельзя. Во-вторых, возможно, она скрывалась. От кого, от чего, я не знаю. Это так, домыслы. В-третьих, не исключено, что ее туда что-то тянуло. Скорее не что-то, а кто-то. Я предполагаю, что это дочь, которая поселилась там раньше. Твоя мать перебралась в село, чтобы быть ближе к дочери!