Седьмая жена
Шрифт:
– Ятить твою, гляди-ка ты – чистый плотник! Так и садит, так и ябачит! А говорили – иностранец, иностранец…
Время от времени Антон отходил к стене, где у него хлебным мякишем был приклеен генеральный чертеж, украденная идея, главный план – картинка из случайно завалявшегося в чемодане туристского путеводителя по Вермонту. На картинке был изображен старинный деревянный амбар, опертый двумя концами на берега несущегося потока. Он казался легким, прочным и уютным, как спичечный коробок. Сколько раз, путешествуя по Новой Англии, Антон переезжал речки по таким мостам, и никогда ему не приходило
Конечно, если у тебя на дне реки не песок, а вермонтские камни, ты поневоле оставишь в стороне мысль о вколачивании свай и начнешь думать о том, как бы перенестись через поток одним пролетом. Но уж после того, как кто-то один додумался – почему конструкция не разлетается по всему свету, не катится победно, как колесо? А может быть, именно это сейчас и происходит? Может, именно ему и было назначено перенести через океан эту строительную идею в своей голове, как переносится тополь в крошечной пушинке? как переносили когда-то способы варки меда, лепки фарфора, полировки зеркал?
Как он и надеялся, пол у свинарника был еще прочным, доски сохранились хорошо. Вдоль пола и потолка шли довольно надежные балки. Только одна потребует замены. Оставалось лишь воспроизвести по стенам те укрепляющие – крест-накрест – раскосины, которые виднелись на картинке во внутреннем сумраке Вермонтского моста.
«Оставалось лишь» – как это легко звучит!
«Лишь» – от слова «лихо».
Каждое бревно нужно было сначала обтесать. Потом превратить его в фигурное подобие деревянного идола, вырубая и выпиливая пазы на концах и в середине. Два подготовленных бревна-сваи клались крестом друг на друга, сколачивались тяжелой железной скобой. Потом они поднимали крестовину, прилаживали нижними концами к нижней балке, верхними – к верхней. Приколачивали. При удаче – если все нужные выступы с первого раза попадали в нужные пазы – можно было управиться часа за три. Всего нужно было вбить восемь крестовин – по четыре на каждую стену. На сон и еду времени почти не оставалось.
С какого-то момента Антону начало казаться, что он участвует не в постройке моста, а в злой драке. Бревно словно отвечало на каждый удар и больно било его рукояткой топора по ладоням. Ручка точила стукала по ребрам, раскладная лестница ставила подножку, скоба норовила пригвоздить кисть к бревну. Но в то же время боль, копившаяся в теле, все теснее срасталась с наглядным вызреванием, набуханием, с превращением зародышевой идеи в прочный осязаемый мост. Будущее сооружение больно шевелилось в глубине его усталых мышц, как нерожденный ребенок. Он был беремен этим детищем, он любил его заранее и гордился им и готов был трудиться из последних сил. О том, как они перетащат готовую конструкцию через сто метров до реки, он старался не думать.
На вторую ночь у него не было сил дойти обратно в деревню – он заснул тут же в свинарнике – на куче стружек и соломы, завернувшись в принесенный бабкой Пелагеей тулуп. Разогнавшаяся кровь продолжала нестись через мозг, не давая клеткам погрузиться в спасительное забытье. Сквозь этот шум до сознания доносилось потрескивание щепок в печурке и голос Толика, важно объяснявшего собравшимся бабам и девкам американские чудеса.
– Хотите верьте, девоньки, хотите нет – я от себя врать не стану. Что мне Антоний Гаврилыч поведал, то я вам и рассказываю. Огурцы у них вырастают размером с валенок, арбузы – с бочонок, черника – как вишня, зреет на деревьях в садах, и собирают ее не на карачках, как мы, а с лестниц.
– Ой ты, святые угодники! – восхищенно перешептывались бабы.
– В магазинах продавцов нет, товары и продукты лежат горой – подходи и бери что хошь. Даже тебе для этого специальную клетку дадут на колесиках. Но украсть не украдешь, потому что на выходе непременно обыщут.
– Неужто догола раздевают?
– Не только не раздевают, а даже пальцем не прикасаются. Но все увидят насквозь. Лучами ощупают. И за пазухой, и в карманах, и промеж ног – нигде не спрячешь. И если что найдут, тут уж будьте добры – пожалуйте в кабинет. Наручниками щелкнут и отправят куда Макар телят не гонял.
– С нами крестная сила!
– Да. И в аэропорте, и в библиотеке, и в музее, и в цеху обыщут завсегда. Пришлось бы тебе, Никифоровна, за подсолнечное масло денежки выкладывать – забыла бы, как из школьной столовой под подолом выносить. Но и с деньгами у них все не по-нашему. Уж не знаю сам, верить или нет. Однако же объяснял Антоний Гаврилович, что можно их брать прямо из стены сберкассы. Нужно только знать заветное слово-пароль. Подъехал на машине, постучал в стену, сказал пароль – и на тебе пачку зелененьких.
– Эх, вот бы нам так!
– Ну да! А за углом бы тебя как раз муж поджидал. Мало что деньги отнял бы – еще и слово-пароль с третьей оплеухи сама бы ему выдала. И потом ищи-свищи его в вытрезвителе.
– Бабе там не то что оплеуху дать – пальцем не тронь ни-ни. И такую они силу взяли, что мужикам совсем воли не стало. Есть там даже специальные кабаки для одних только баб, где нанятые мужики перед ними танцуют и за деньги догола раздеваются.
– Тьфу! тьфу! тьфу!
– Если есть желающие собрать мне на маленькую, могу и я в следующую субботу из бани во всей красе показаться.
– Мы тебе покажем на маленькую!
– Мы тебе покрасуемся крапивой по заднице!
– Всем они богаче нас – а почему? Потому что ничему пропадать не дают. Все у них в ход идет, даже человечина. Слыхали про это? Если человек попал насмерть в аварию, его тотчас свеженького на стол и – на разруб. Кому кого на замену надо, пожалуйста, становись в очередь. Тебе локоть, тебе глаз, тебе почки, тебе сердце, тебе легкое. А почем у вас нынче парная человеческая печеночка? Эх уж ладно, разорюсь для любимого дедушки!
– Тьфу, Толька, срамник ты эдакий!
– И врет-то как противно, с вывертом.
– Это еще что! А недавно там до того дошли – пуповины начали собирать. Мы, дураки, выбрасываем, а они, как только баба родит, пуповину отрежут, от крови отмоют, в холодильник упрячут и спозаранку – на рынок. Кто покупает? Всё те же врачи. Они эти пуповины вместо испортившихся жил вращивают. И ходит себе человек, и кровь в нем бежит – не жалуется. И ты никогда не узнаешь, что от колена до жопы ей по пуповине бежать!