Седьмое небо в рассрочку
Шрифт:
– Не суди всех по своему отцу. Если ему неинте…
– Папа ничего не знает, – перебила она.
– Тем более хочу знать. Если ты не решилась рассказать отцу, то дело серьезное, я правильно понял?
– М… примерно.
– Надеюсь, ты расстроилась не из-за маминого кабака?
– А… – протянула Сабрина, запрокинув голову и с горечью хохотнув. – Она побывала и у вас?
– Побывала. Просила спасти бизнес…
– Умоляю, не надо спасать! Она только влезает в долги, начинает чувствовать себя миллионершей и бегает по косметологам, полагая, что ее спасут от старости. Мама
У него был более точный диагноз: полное отсутствие совести и тупая наглость, но Дубенич решил поберечь дочь, которой достается с обеих родительских сторон:
– Это страх. Обычный страх перед старостью, когда лишаешься всего, что радовало, составляло смысл.
Очевидно, он знал, о чем говорил, но… круг сделан. Сабрина вторично запаниковала, хотя, кроме автомашины с темными окнами на противоположной стороне улицы, никого не было:
– Не останавливайтесь! За угол повернете и там…
Он проехал мимо машины, которая притягивала Сабрину, как магнит, и мимо ее дома, за углом затормозил. Потом поставил локоть на руль, подпер кулаком скулу и наблюдал, как девушка пытается выбраться, дергая за ручку дверцы.
– Не выйдешь, пока не скажешь, кого боишься, – предупредил Дубенич.
Делать нечего. Усмиряя раздражение, ведь не каждому по нраву, когда суют нос в их жизнь, она выпалила:
– Машина за углом принадлежит одному дегенерату, с которым у меня нет желания встречаться. Вот и все.
– Как же ты войдешь домой?
– Через забор.
– То есть? – вытаращился он.
– Перелезу через забор и спрыгну во двор. Откройте!
Дубенич не спешил снять блокаду, сначала наклонил голову и оценил высоту забора из досок – высоковато. Сабрина поняла, что сейчас он предложит переночевать в другом месте, возможно, даже в его спальне, на его кровати, потому поспешила заверить:
– Я сто раз так делала, как видите, жива. Откройте!
– Сначала дай слово, что приедешь в мой офис и все, что мне неинтересно, но так угнетает тебя, выложишь без утайки?
– Я подумаю.
Она выпорхнула из салона, не забыв сказать «спасибо», сбросила туфли и закинула их во двор. Все же для него стало неожиданностью, когда Сабрина ловко вскарабкалась по рейкам и перекладинам наверх, чему не помешало вечернее платье. Послав ему воздушный поцелуй и помахав на прощание рукой, она соскользнула во двор, а Дубенич рассмеялся в голос.
На другом конце города и Марин перемахнул через забор одним махом. Шатун предупредил, что в качестве сторожа во дворе ползает облезлая шавка, глухая и слеповатая, но лает громко.
Восстанавливая план, нарисованный шефом, Марин двигался бесшумно по незнакомой территории, едва освещенной крошечными фонариками, торчащими из земли, как таинственные огни на болоте. Свет горел и в доме, значит, там не спали. Обойтись бы без шума, домашние не должны знать, кто пришел как вор ночной порой.
Марин выбрал место, откуда видна терраса, присел на бордюр из кирпичей и приготовился ждать хоть сколько, а хозяин вышел минут через десять, прикурил от зажигалки. Марин мелодично и негромко просвистел музыкальную
– Эй, кто там?
Жена, видимо, была недалеко, потому что сразу очутилась на крыльце в ночной сорочке, как обрубок огромной колонны:
– Вова, кто тут?
– Никого, – ответил он. – Показалось.
– Вова, иди в дом, там покуришь, – запаниковала она. – Сейчас много всяких… шляется по ночам.
– Ой, иди, – отмахнулся он. – Меньше баб слушай. Иди!
Когда она ушла в дом, Марин снова просвистел мелодию. Теперь из кустов выползла к его ногам псина, издавая утробные звуки, отдаленно напоминавшие кашель – наверное, это все, на что она была способна. Тем временем Владимир Витальевич вооружился метлой и осторожно двинул к псине. Фигуру, примостившуюся на бордюре, он заметил, миновав цветник, остановился, выдавив:
– Ты кто?
– Тчш! Я Марин Дмитрий, поговорить надо.
– Ну, идем в дом… – с облегчением выдохнул тот.
– Не-не! Откройте гараж, я въеду, там и поговорим. Это срочно.
– Что за конспирация! Ну ладно, иди.
Через несколько минут Марин заглушил мотор в гараже, не включая света в салоне, вышел из авто, пригласив хозяина:
– Садитесь в машину.
Пожимая плечами, тем самым выказывая недоумение, Владимир Витальевич наклонился и заглянул в темный салон. Человека внутри различил, так как знал его не хуже, чем себя, а отпрянул, как от заразы:
– Ты?! Ну, знаете…
Не церемонясь, Марин втолкнул его внутрь и захлопнул дверцу, после чего наглухо закрыл ворота гаража.
Она и не она
А кто помнил о нем? Иваныч и… да, он – Вовка, друг в том классическом понимании, которое усваивали с детства из повестей и романов о настоящей дружбе и братстве, ведь в прошлом веке книжки читали даже троечники.
Иваныч, не застав пару раз Шатунова дома, позвонил на завод, а там паника и слагались сказания по поводу пропажи шефа – ну, как всегда у нас: что имеем, то не ценим, потерявши – плачем. Иваныч махнул к Вовке, оба организовали поиски Ленчика, накатали заяву в милицию, опрашивали рабочих и общих знакомых. У Иваныча были ключи от квартиры Лехи, однажды он приехал и встретил соседку, которая рассказала, что Шатунова арестовали. Ну, хотя бы узнал, где Ленчик находится, что он жив. Правда, жить ему оставалось, как выяснилось, недолго при том наборе обвинений. Оба приуныли, не зная, как защитить Леньку.
И вдруг манна с небес упала: к Иванычу приехал посыльный от авторитета-уголовника, он дал четкие инструкции, что нужно делать и в какой последовательности. Да, несмотря на отсутствие мобильной связи, ее тогда еще не было, в тюрьмах связь с волей была всегда. Иванычу Ленчик доверил не только ключ от квартиры, он единственный знал, где еще и деньги лежат. Уж не в банке. Следуя инструкциям, Володя с Иванычем добились свиданий, возили передачи в СИЗО, наняли адвоката.
Наконец настал день первого заседания суда. Шатунова повезли в наручниках, посадили в клетку, будто в зоопарке, – как не с ним происходило! Точно снился кошмар и почему-то он не кончался.