Седьмое небо
Шрифт:
…телефон вдруг жалобно завибрировал, как-то неловко хрюкнул, и выключился – села батарейка, Костя облегчённо вздохнул, но расслабляться было рано…
– Ко мне сегодня должен дядя Гриня зайти… оставайся, посидим, выпьем по пятьдесят грамм… – вдруг улыбнулся Вася, ставя кастрюлю с пельменями на стол, на заляпанную кухонную доску. – Вот ему всё это и расскажешь, он лучше меня посоветует, как быть!
Костя почувствовал, как помимо его воли у него задрожали колени: Оксана! дядя Гриня! +7(777)777-77-77! он взглянул на своего друга и будто не узнал его, будто чужой совсем и незнакомый сидел перед ним человек, сидел и ухмылялся, причём ухмылялся ехидно, да при том лицом дяди Грини, которого Костик никогда в своей жизни не видел, сердце дико застучало в груди, кровь отступила от лица, и кухня пуще прежнего пошла каруселью, уже не осознавая, что происходит и, что он делает, Костя рванул с кухни в узкий коридор, не помня себя, пробрался его лабиринтами к входной двери и в панике нащупав замок, едва смог с ним совладать, хотя уже ни раз имел с ним дело, бросился через «предбанник» на лестничную клетку, нажал на кнопку вызова лифта, но лифт находился на первом этаже и ждать его Костя не стал – бросился к
– Куда прёшь, чёрт окаянный! Совсем что ли не видишь! Очки купи! Зальют зенки и носятся, как умалишённые! Работали бы лучше! – заголосила тётка, но Костя её уже не слышал, он бежал дальше, прочь, прочь от Васи, от его загадочного дяди Грини и неоправданно дорогой сотовой связи, от пустого материализма и сумасшедшего оккультизма этого неестественного города с вполне естественными мерзкими тётками с авоськами и запахом лука, с вполне естественными Настями, у которых нет ни одного изъяна, что порой становится так приторно и тошно, что уже ничего, ровным счётом ничего не хочется делать, он пытался убежать от глупости и наглости своей нации, похожих на потуги самоуничтожения, да и называться мы можем только нацией, но никак не русскими, потому как нет никаких русских, чеченцев и таджиков, есть только новые русские и гастарбайтеры, есть педики и успешные, лохи и нормальные пацаны и тёлки, есть много чего, но ничего нет: есть прогресс, но нет души…
…Цирк остался позади так же стремительно, как и маленький открытый скверик на Белинского, где на жёлтой, в подтёках, стене крайнего дома так долго зеленела надпись – «Жан Татлян. «Мост любви»», а теперь там новая пристройка, которая закрыла эту добрую надпись, и которую занял очередной бизнес-центр, ведь бизнесу так тесно в нашей стране, что он готов занять всё, что только можно и нельзя, беря на измор не качеством, но количеством и фактом существования, задавливая всякую мысль в окружающих: больницы, детские сады, детские лагеря, газоны, парки, музеи и даже заводы, где перерабатывали химические отходы – ничем не гнушается в нашей стране бизнес, но это наш самообман – бизнеса у нас нет, как и настоящего пива, суши и джинсов, впрочем, в Америке, говорят, сейчас тоже только настоящие китайские, а бизнес – он весь там… где-то за морями, а мы так… только играем в бизнес, впрочем, как и в любовь, впрочем, как и во всё, во что только можно и нельзя, причём играем так – на от***сь, мы всё делаем именно на эту оценку…
«Мост любви»…
Красиво.
Но Костя не верил ни в мосты, ни в любовь, сейчас он вообще больше ни во что не верил, он бежал прочь, в никуда, да к тому же не верил – это ужасно! и в этом ужасном состоянии он промчался мимо Шереметьевского дворца, в флигеле которого тоже располагался бизнес итальянского происхождения с русскими корнями, оправданный маской необходимости содержать искусство родной страны хоть на какие-то средства (ударение именно на «а», как во всех казённых бумагах), хотя вряд ли эти самые средства хоть когда-нибудь доходят до своего благородного назначения – чаще они оседают в искусстве современного даче- и машиностроения директоров этих самых музеев и памятников, приставленных к ним демократической властью, которая строго-настрого наказала им беречь всё это достояние, но денег не дала, а в качестве некого снисхождения (ведь всё же и власть – люди, понимают), привластным можно иногда устроить бизнес, прикрыв его необходимостью финансирования программ и под этот лицемерный шумок урвать для располневших жён и интерактивных сынков и дочек; впрочем, это лирическое отступление – Костя сейчас не думал ни о чём подобном, он мчался куда глаза глядят и сердце его бешено стучало в груди, он миновал Екатерининский институт и тут одна мысль всё же мелькнула в его голове: «Как же много в нашей стране образования!.. отчего же мы все дураки?!», тут же позабыв про эту мысль, он бежал дальше, маневрируя между редкими прохожими, одетыми во всё чёрное и боящимися поднять от земли глаза, поскальзываясь и задыхаясь, но не смея остановиться ни на секунду, чтобы перевести дыхание, тем более, что с другой стороны на него слепыми глазами смотрели из окон ещё одного бизнес-центра бизнесмены и вумены, пикая сигнализациями припаркованных внизу джипов, Костя пересёк Невский проспект на красный свет и чуть не попал под одну из таких машин, но и теперь не остановился, лишь возле своего дома он чуть сбавил бег и взглянул на окна собственной комнаты, взглянул и весь покрылся липкой испариной – из окна его комнаты смотрел на него он сам, только с иной причёской и в какой-то чужеземной рубахе, и вроде бы даже за спиной его виднелись рукояти мечей!.. теперь и вовсе ни в силах остановиться и унять свои нервы, он ещё пуще бросился мимо своего дома, успев правда взглянуть и на Настины окна – форточка была открыта, шторы отдёрнуты и на подоконнике одиноко мёрз столетник, что означало, что Насти дома ещё нет: где она? чем сейчас занята и кто с ней рядом?.. они вроде бы знакомы всю жизнь, но он не смог представить её и её окружение в данный момент… и даже прожив вместе всю жизнь мы так мало знаем друг о друге… какая разница! Больше не существовало для Кости ничего… он один был здесь и везде, один-одинёшенек, и больше ничего… мелькнула на другом берегу площадь, названная в честь хорошего мужика Ломоносова, промелькнуло что-то ещё, и что-то ещё осталось позади, только жгучее чувство, что кто-то неотступно следует по его следам, буквально дышит холодным дыханием ему в спину, никак не хотело проходить, и гнало его вперёд, лишая воли и разума, точно так же, как и реклама, наклеенная на наш город…
…два одинаковых зелёных дома с колоннами, остриженные дубы вдоль набережной, замёрзшая дохлая утка с подбитым крылом и грустными глазами, полными мольбы, она сидела на льду и просила у безучастных прохожих хоть маленький кусочек хлеба…
…хлеб принесла старая бабушка, которая сама очень хотела хлеба.
…Костя поскользнулся и упал.
– Упс! – вырвалось у него, он поднял взор и увидел надпись на доме, полукругом обступившем Обуховскую площадь, – «Университет Путей Сообщения».
Как там у Чёрта? «Служба Путей С Общением»? Ха-ха! В нашей стране и в самом деле нет конца всем возможным просторам!..
Впрочем, останавливаться было нельзя! некто, кто точно не преследовал Костика, был уже совсем далеко, а значит, нужно было торопиться, и Костя продолжил своё отчаянное бегство, не имеющее ни смысла, ни цели, но вскоре силы всё же оставили его и он, вновь поскользнувшись и упав в снег и грязь мостовой, уже едва смог подняться. Нужно было перевести дыхание. Он перешёл дорогу и завернул в авангардно-андеграундный скверик Молодёжного театра, в оформлении которого явно читался намёк на высшее искусство, которое человечество всю свою историю обозначает некой тайной, Неведомой Истиной, неведомой, впрочем, никому, даже самим деятелям искусства и проводникам светлой печали: всё пространство сквера заполняли серые шары, сиречь планеты из другой галактики, а может даже и из другой пространственно-временной системы, хотя, вполне возможно, что это были и кровеносные тела вселенной всего одного какого-нибудь человека, вполне возможно даже, что не очень хорошего или даже очень нехорошего; какие-то из них беззвучно парили между чёрными ветками голых деревьев, какие-то перетекали внутри-снаружи себя самих, меняясь и меняя пространство вокруг… и всё это чёрно-белое пространство серого питерского двора, с грязными разводами луж и отблесками обоссаного снега, с обвалившейся штукатуркой стен «колодца» и с неказистым, совершенно не вписывающимся в обстановку вокруг, зданием самого театра, от которого веяло попыткой коммунистов быть модными и свободными в своём творческом начале отдавало какой-то неправдой… ложью в своём изначальном обличье… и обвалившаяся кирпичная стена явно скрывает что-то по этому поводу, недаром ведь из неё подглядывают хитрые лица с пустыми глазницами… что за этой стеной? кто знает… возможно, что с чёрного входа здания театра можно попасть совсем в другой город, часть которого и проскальзывает в скверике, ограждённом коммунистической решёткой и мордами скоморохов индийского шейха времён Иисуса Христа.
Как там у Михалкова? «Вот уж кто лгал, – и под присягой, и без неё, – так это коммунисты! Лгали сверху донизу! Поголовно! Ради привилегий, ради власти, и просто по привычке!»
Отчего-то Косте подумалось, что издалека этот скверик очень похож на его родной двор, такой знакомый и тёплый, наполненный чем-то таким, что каждый знает, входя в родной двор, – музыкой детства из распахнутых настежь летом окон, запахами чужих ужинов на лестничном пролёте, детских голосов на площадке, скрипом качелей… и всё же если оказаться внутри этих дворов, сразу было понятно насколько они разные: здесь Костя явно ощущал кожей опасность, она исходила буквально от всего, что было рядом, особенно от сердца скверика – сосредоточия каменных молекул бездвижно повисших в пространстве, и красной кирпичной стены за спиной… всё это вращалось против часовой стрелки, раскручивая время назад, меняя возможность всеразличных перекрёстков и вариантов развития событий, а что было бы если?.. если, например они с Настей родились в разных городах, или хотя бы в разных районах?.. что было бы, если бы он пошёл вчера не с Оксаной, а со своим коллегой?.. что было бы, если бы он задержался на три секунды дольше возле ларька, покупая сигареты?..
…он решил не испытывать судьбу и, ещё более взволновавшись странными обстоятельствами происходящими вокруг, Костя встал и двинулся дальше по набережной, дошёл до Египетского моста, охраняемого сфинксами, и решил постоять на нём, полюбоваться видом Фонтанки, который так портят четыре трубы большевистского завода, Костя повернулся в другую сторону, угадывая за плавным изгибом реки, верфи, Финский залив, и ему отчего-то вдруг показалось, что именно здесь кончается город… да что там город – казалось, будто здесь, на слиянии канала Грибоедова, Фонтанки и Невы, и есть тот пресловутый Край Света…
– Края Света не существует, – вдруг раздался рядом голос, который было невозможно определить, но повернувшись на него, Костя увидел маленького мальчика, одетого в не по размеру ему клетчатое пальто, какую-то стариковскую шляпу и большие ботинки, вид мальчик имел весьма нелепый, особенно оттого, что на носу у него покоились чёрные круглые очки. – Свет есть Всё, что внутри каждого из нас и снаружи, из чего следует, что он бесконечен, но, разумеется и тьма существует, но истинно только для того, чтобы существовало понятие света, ибо без тени как бы мы смогли определить свет… А края никак нет! Всё в конечном итоге зависит от личного восприятия – избитая истина, но это и в самом деле так! – мальчик протянул Косте бутылочку кока-колы. – Хочешь пить? ты запыхался…
Костик с некоторым недоверием кивнул, но предложенный лимонад всё же взял, потому что во рту у него совсем пересохло и он действительно очень хотел пить, выпил, перевёл дыхание.
Разбудит тишина,
Я к солнцу выйду босый…
Давай, пиши, пока…
Отсюда брызжет злостью
Моя безвольная причуда…
Свиданий кротких суета –
Остудит осень это чудо,
Сорвут свой приз усталые глаза…
В дорогах, верно, есть покой,
Есть мнимое спасенье…