Седьмое правило академии Левендалль
Шрифт:
Я сразу подошла к нему, отодвинула занавеску и замерла. С высоты третьего этажа — как будто я была птицей! — открывался чарующий вид на цветущий парк академии. Из-за раскидистых деревьев видно было соседнее здание, очень похожее на женское общежитие, а дальше стояли другие дома, построже, с длинными витражными окнами.
Там и сям пятна клумб радовали взгляд. И башня — как символ величия — высоченная, широкая в обхвате, с редкими бойницами и венчающим ее куполом, на стреле которого развевался флаг с изображением императорского герба — двуглавого орла со змеей в когтях.
— Как это великолепно, —
— Боже, да вам немного нужно для счастья, вед-Камли, — рассмеялась женщина, и на ее щеках появились милые ямочки. — Но у вас будет время насладиться комнатой. Устав!
Она указала на толстую тетрадь в твердой обложке, лежавшую на торце сундука.
— Изучите вечером. Где ваши вещи?
Я подняла повыше свой саквояж:
— Вот здесь.
— А! — озадачилась госпожа Перетти. — Это все? Что ж, тем лучше. Оставьте в комнате мелочи, необходимые вам для жизни, а всю одежду надлежит сдать в хранилище.
— Как? А в чем же мне ходить? — растерялась я, огладив юбку.
— В форме, разумеется! Каждый студент должен ходить в академии исключительно в форменной одежде, которую вам выдадут в том же хранилище. Империя обеспечивает студентам абсолютно одинаковую форму для занятий и отдыха.
— А белье? — я покраснела. Госпожа Перетти вздохнула:
— И белье, и ночную сорочку, и туфли, и спортивную обувь для занятий физической культурой. Два платья, две нижних рубашки, плащ и шляпку. Вам этого достаточно?
— Даже с избытком, — пробормотала я. — Не подумайте, что я жалуюсь.
— И не стоит, уверяю вас, вед-Камли. Императрица лично следит за тем, чтобы студенты ни в чем не нуждались! Поспешите же, у меня еще много дел!
Я поспешила. Вынула из саквояжа икону Богородицы, поставила ее на сундук рядом с уставом, а рядом положила медаль из витой меди, которую мне выдала мать-настоятельница за успешное окончание пансиона. Из личных вещей у меня была еще перьевая ручка с корпусом из настоящего жемчуга — подарок нашего мэра, детей которого я учила географии и основам математики. И дорожный набор, необходимый всякой девице: нитки, иголки, крохотные ножнички, наперсток, шило и даже крючок для поднятия петель на чулках! А еще прелестный туалетный несессер, выданный мне монашками за несколько лет до окончания пансиона. Когда я выложила все это свое богатство, госпожа Перетти покачала головой, и я заметила в ее взгляде жалость.
А вот этого я уже терпеть не могла. Жалеть меня не надо. У меня все получится, и я выбьюсь в люди! Пусть не сразу, а через годы, но я буду жить богато и ни в чем не нуждаясь.
Подхватив саквояж, я с достоинством присела в книксене:
Я готова.
— Не забывайте запирать комнату, — госпожа Перетти наклонила голову, приглашая меня следовать за ней. — В случае инцидента администрация академии не несет ответственности за имущество, оставленное в незапертом помещении.
— Хорошо, я учту.
Неужели воруют?
Мы проделали весь путь в обратном направлении, и госпожа Перетти продолжила спускаться по лестнице, объяснив:
— Здесь, как и в мужском общежитии, есть вход в хранилище. Я покажу вам
— Большое спасибо, что уделяете мне время, — я поблагодарила искренне, потому что хозяйка общежития была действительно добра.
Подземный переход оказался на удивление сухим и относительно освещенным. На стенах горели факелы, коптя и испуская легкий аромат ладана, а пол был вымощен булыжниками, как мостовые столицы.
Госпожа Перетти указала мне на стену:
— Здесь повсюду указатели. Смотрите!
Она коснулась пальцами стены, и на той расцвели разными цветами призрачные линии. Коричневая отозвалась, когда госпожа Перетти сказала слово «хранилище». Колеблясь в свете факелов, она стала ярче и виднее, показывая путь.
— Понятно? — женщина обернулась ко мне, глядя поверх очков.
— Понятно, — ответила я, восхищенная. Сама тронула коричневую линию, и та засветилась сильнее.
— Тогда я вас оставлю. Будут вопросы по общежитию — обращайтесь ко мне.
И она ушла, оставив меня одну.
Я взглянула в даль длинного коридора, вздохнула, чтобы набраться храбрости, и пошла, следя за чуть помигивавшей линией хранилища. Ну чисто вход в пещеру с драконами! Не хватает страшных оплавленных камней и останков рыцарей в доспехах, как написал об этом поэт Фардье в «Песнях обитателей пограничных земель». Но надо перебороть страх и идти дальше. Тук-тук — гулко разносится по коридору стук подошв моих туфель. Тук-тук — гулко бьется сердце в груди. Потрескивают факелы, дрожит пламя, обнимающее фитиль. Я, Адриана вед-Камли, в подземелье величайшей имперской академии, и я студентка.
И осознание этого поможет мне преодолеть любые преграды!
Из главного коридора я неожиданно попала в колодец — как на перекресток. От него лучами расходились еще коридоры. Я в панике коснулась коричневой линии, и она заструилась по стене, по полу, перетекла на другую стену и там замигала призывно.
— Какое замечательное изобретение! — восхитилась сама себе за неимением других слушателей. — Что же ждет меня дальше?
Еще несколько десятков метров коридора, и я толкнула тяжелую дверь, на которой висела табличка с витиеватой надписью «Хранилище». На меня дохнуло не жаром драконьей пасти, а запахом старого шкафа. Точно так, только погрубее и подешевле, пахло в нашем шкафу в дортуаре. А тут — словно духами побрызгали, а проветрить забыли.
Уперлась я прямиком в конторку, какие бывают в банках. За ней никого не было, только большой фолиант, похожий на журнал записей, и бланки, нанизанные на штырек, мирно ждали хозяина. Или хозяйку. В хранилище царила тишина, нарушаемая лишь шорохом где-то в глубине, в отдалении от света факелов.
— Здравствуйте! — негромко сказала я. — Тут есть кто-нибудь?
Шорох превратился в шаркающие шаги. Из-за темной массы у стены, которая при приближении свечи оказалась шкафом, появился весьма примечательный человек. Он не был старым, но горбился. На голове, почти скрывая длинные волосы невзрачного цвета, криво сидел картуз, который больше подошел бы мальчишке разносчику газет. Одет человек был в мешковатый пиджак с длинными полами и короткие бриджи с чулками. Ничто в его облике не сочеталось ни между собой, ни с возрастом мужчины.