Седьмое правило волшебника, или Столпы Творения
Шрифт:
Ей пришло в голову, что она впервые в жизни держит в руках золотые — и даже серебряные — марки.
А еще мелькнула мысль, что ее действия очень смахивают на мародерство.
И не было в карманах никакого пустячка, так или иначе связанного с неизвестной женщиной. И ничего не поясняло, кем был погибший солдат.
Дженнсен снова поморщилась, когда ей пришлось исполнить очередную неприятную обязанность — положить вещи обратно в карман. Несколько серебряных монет выскользнуло у нее из руки.
Пролить свет на личность погибшего мог его заплечный мешок. Но Дженнсен не была уверена, что хочет заглянуть туда, тем более что там могут оказаться одни лишь припасы. Все самое ценное он скорее всего носил в карманах.
Как листок бумаги…
Она решила, что осталось осмотреть оружие и амуницию. На солдате были прочные кожаные доспехи, прикрытые темным плащом и мундиром. На бедре висел зловеще острый меч в потрепанных ножнах из черной кожи. Посередине меч был сломан — несомненно, в результате падения с тропы.
Взгляд Дженнсен остановился на ноже, прикрепленном к ремню. Увидев нож, она похолодела, но тут же вспомнила, что владелец его мертв. Рукоять ножа, поблескивающая в полумраке, привлекла ее внимание прежде всего. Дженнсен была уверена, что ни один обычный солдат не должен иметь столь дорогого ножа. Это явно один из самых дорогих ножей, которые она видела в своей жизни.
На серебряной рукояти была затейливо выгравирована буква «Р».
Как же все-таки красива эта вещь!
С юного возраста мать учила дочь обращению с ножом. Как было бы хорошо, окажись у матери такой нож!..
Дженнсен.
Она вскочила.
Не сейчас! Добрые духи, не сейчас! Не здесь…
Дженнсен.
Дженнсен принадлежала к числу людей, которые мало что не любят в жизни, но этот голос она не любила.
И она проигнорировала его, как и всегда, заставив свои пальцы ощупывать тело. Проверила кожаные ремни. Нет ли в них потайных мест?.. Увы, нет. И мундир простого покроя, без карманов…
Дженнсен.
Она стиснула зубы.
— Оставь меня, — произнесла она вслух, но тихо.
Дженнсен.
На этот раз голос прозвучал по-другому. Будто был не в голове, как это казалось обычно.
— Оставь меня в покое, — простонала она. Сдавайся, — прозвучал безжизненный невнятный голос. Дженнсен подняла голову и увидела, что глаза мертвеца пристально смотрят на нее.
Первый порыв завывающего ветра, предвестника холодного дождя, обрушился на нее. Словно ледяные пальцы духов начали ласкать лицо…
Сердце Дженнсен бешено застучало. Она задышала прерывисто и со свистом.
С ее стороны так вести себя было глупо, и она это знала. Человек мертв. Он не смотрит на нее. Он просто не может смотреть на нее. Его немигающий взгляд мертв. Он сейчас, как связка снулой рыбы. Рыбины ни на что не смотрят. И он не смотрит. Это ей только кажется.
Но даже если его глаза мертвы, она будет следить за ним, чтобы убедиться, что он на нее не смотрит…
Дженнсен.
Над высоким гранитным утесом раскачивались на ветру сосны. Оставшиеся без листвы клен и дуб размахивали своими скелетообразными ветвями, но Дженнсен ничего вокруг не видела. Она не сводила глаз с мертвеца. И прислушивалась, не раздастся ли голос.
Однако губы мертвеца были неподвижны. Дженнсен знала, что так и должно быть. Голос раздавался в ее голове.
Лицо погибшего по-прежнему было повернуто в сторону тропы, откуда он упал, хотя сейчас Дженнсен казалось, что они обращены в ее сторону. И она крепко сжала рукоять своего ножа.
Дженнсен.
— Оставь меня. Я не сдамся.
Она никогда не понимала, почему голос желает, чтобы она сдалась. Он был с нею всю ее жизнь, но никогда ничего не объяснял. И в этой двойственности она находила успокоение. Как будто отвечая на ее мысли, голос раздался вновь:
Откажись от своей плоти, Дженнсен.
Дженнсен не могла вздохнуть.
Откажись от своей воли.
Она в ужасе сглотнула. Он никогда не говорил так раньше — чтобы она могла понять все слова.
Она едва различала этот голос, когда засыпала. Он звал ее издали, безжизненным шепотом. Он произносил разные фразы — она знала это, но никогда не могла различить ничего, кроме собственного имени да пугающего короткого призыва сдаться. Это слово всегда звучало более отчетливо, чем остальные. Она всегда слышала его и не могла расслышать других слов.
Мать говорила, что это голос мужчины, который почти на протяжении всей жизни хотел убить Дженнсен. Мать говорила, что он хотел замучить ее.
«Джен, — обычно говорила мать. — Все в порядке. Я здесь, с тобой. Он не причинит тебе никакого вреда».
Дженнсен не хотелось перекладывать этот груз на мать, и часто она не рассказывала той, что снова слышала голос.
Но даже если он не мог причинить ей зла, это мог сделать обладатель голоса, если найдет ее. И как никогда Дженнсен захотелось очутиться в защищающих объятиях матери.