Седьмое таинство
Шрифт:
— А в последний раз вы заплатили много, синьор? — небрежно спросил он и тут же пожалел об этом.
— Да я за свою жизнь целое состояние заплатил, сынок! И что я за это имею? Да ничего! Я же вам, козлам, еще два дня назад звонил!
Агенты переглянулись.
— Звонили кому? — спросил Перони. — И по какому поводу?
— В социальную службу! Вам, тупоголовые! Я же вас сразу узнал, таких за версту видно! Дешевые одежки и скучные морды. Вы небось решили, что этот ее мальчишка будет хоть время от времени приходить сюда и помогать ей? Черта с два! Дождешься такого от молодых, как же! Они же пальцем не пошевельнут!
Коста
— Мы не из службы социальной помощи. Зачем вы звонили?
Старик был несколько ошарашен, когда понял, что разговаривает с полицией.
— Да за тем же самым, что и всегда. Жаловаться. На шум. Эта старая сумасшедшая сука… Круглыми сутками у нее музыка орет — и днем, и ночью. И сама вопит, и еще называет это пением! Такое нельзя вынести. Мы им это тысячу раз говорили.
— Она поет сама для себя? — спросил Перони.
— Ну да! Поет! Орет хуже своих проклятых кошек! Как бы вам понравилось жить по соседству с таким шумом?!
— Вряд ли мне это понравилось бы, — скривился Коста и убрал удостоверение.
— И еще. — Старик потряс палкой в опасной близости от лица Ника. — Дело не только в ее пении. В последний раз она орала и вопила так, словно ее режут. Иначе зачем я стал бы звонить?!
Коста пристально посмотрел на него:
— Орала и вопила? И что орала?
Скандалист несколько замешкался, подыскивая нужные слова.
— Ну, как будто у нее какая-то беда, — проворчал он наконец. — Только не думайте, что мы тут без вас не можем обойтись. Мы за долгие годы привыкли к любому дерьму, что плывет от этой дуры. Если бы я стал звать вас на помощь всякий раз, когда у нее крыша едет, вы по три раза на дню сюда приезжали бы.
— А с того времени вы ее слышали?
У старца на лице вдруг появилось виноватое выражение.
— Не-ет…
— Где живете?
Сосед Элизабетты взглянул Нику прямо в лицо. Теперь он явно был не в себе.
— Номер пять. Второй этаж. Почти над ней. Двадцать два года тут обитаю.
— Идите домой, — велел Коста. — Может быть, мы побеседуем с вами попозже.
Агент не стал дожидаться, пока сосед уйдет. Спустился по лестнице, обошел Перони и уставился на закрытую дверь.
Вонь стояла жуткая. Джанни скривился.
— Будем надеяться, что я ошибаюсь, — упавшим голосом бросил он. — Но не думаю, что это только от кошек так воняет.
ГЛАВА 11
Лотто оказался прав: квестуре отнюдь не помешали бы подобные игрушки. Не то чтобы их не было, но воспользоваться ими вечно мешали всякие препятствия — установленные правила, бюрократическая волокита, феодальные войны между разными отделами. Фотоархивы относились к отделу разведки и сбора информации, который представлял собой банду обожающих секретность и помешанных на компьютерах психов, способных свернуть горы, но только на собственных условиях и при том условии, что они, и только они, будут щелкать по клавишам. Большие организации всегда задыхаются от собственных жировых отложений, будь то полиция или крупный бизнес. И случай с квестурой не исключение. Лупо за всю жизнь уже набила на этом не одну мозоль. Чего она так никогда и не смогла понять, так это каким образом в реальном мире новые машины и технологии неимоверно быстро овладевают
Тереза любила такие игрушки. Они ее всегда очень интересовали. Лупо часто размышляла о возможностях, которые они могут дать.
После ухода Косты и Перони Тереза провела сорок минут с Катриной, просматривая фото Бернардо и Элизабетты Джордано, обнаружила среди них еще несколько кадров с Алессио Браманте, но ничего нового не узнала. На этих кадрах вид у него также был немного странный, не совсем нормальный. С мальчиком в тот день явно что-то случилось. И после этого он сломя голову убежал с Авентино, спасаясь от чего-то, что могло оказаться только его собственным отцом — если к данному делу можно было применить такую штуку, как логика. И понять это до конца казалось просто невозможно. Дети, конечно, убегают из дому. И наверное, при этом у них бывает такое вот кислое выражение. Возможно, при побеге Алессио выбрал не то направление и попал не в те руки. И эта парочка мерзких леваков и любителей питаться листьями, эти Джордано, оказались какими-нибудь истязателями детей или чем-то похуже, просто-напросто высматривающими очередную жертву.
Но такое не представлялось вероятным. Лупо заставила газетчика позвонить еще парочке знакомых и навести дополнительные справки. И ответ из всех источников был один и тот же: одинокие, склонные к уединению, но вполне порядочные люди, пусть немного чокнутые, не любят современный мир, терпеть не могут общаться с подобными себе существами, кроме как на собраниях таких же поборников воссоединения с природой. При необходимости готовы на проявление чрезвычайной доброты и самоотверженности, какие только может позволить их жалкое место в социальной иерархии.
Бернардо всю жизнь проработал водителем трамвая. Его жена работала на полставки в пекарне. Термин «обычные люди» по отношению к ним был несколько несправедлив, но они годами содержали своего «племянника», кормили и поили мальчишку, который достиг в их доме возраста тинейджера, а потом сбежал. И точно известны о нем были только два факта. Первый — он редко выходил из дома, даже когда стал взрослым. И второй — Элизабетта, возможно, при содействии кого-то из своих приятелей, тоже питающихся листьями, учила его на дому.
Но должно же быть что-то еще! Тереза выпила бокал вина, предложенного Лоренцо, — оно оказалось таким великолепным, что ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы отказаться от второго, — и попросила разыскать дополнительную информацию. Особенно ее беспокоил старый, вечный вопрос: деньги. Даже листья не появятся на столе просто так, бесплатно. Когда Бернардо умер, сообщил один из источников Лотто, Элизабетта бросила работу в пекарне. Это звучало совершенно неправдоподобно. Пенсия водителя трамвая явно недостаточна, чтобы выйти в отставку и ничем не заниматься. Большинство женщин в подобных обстоятельствах, да еще имея ребенка, которого надо поставить на ноги, нашли бы себе какую-нибудь дополнительную работу, но, уж конечно, не оставили бы имеющуюся.