Седьмой крест. Рассказы
Шрифт:
— Вот мы тебя и поймали, — сказал парень, у которого ударом кулака нос был свернут на сторону, хотя казалось, что он вот-вот станет на место. — Ты покупаешь своих рыб на рынке.
Голландца он спросил:
— А что новенького на белом свете?
— На белом свете всегда бывает что-нибудь новенькое, — ответил голландец, — да ведь и у вас тут кое-какие делишки стряслись.
— Ну… У нас все идет как по расписанию, — сказал парень со свернутым носом, — как по маслу. Нам теперь, говоря по правде, и фюрера-то
— Восемнадцать марок, идет? — сказал лодочник Георгу.
— Я сказал — двадцать, — отвечал Георг. Он опустил глаза, боясь, как бы его не выдал их блеск.
Лодочник ощупывал материю.
— Прочная? — спросил он.
— Очень, — сказал Георг. — Но только не слишком теплая. Вот такая шерстяная лучше греет.
— Невеста мне каждый год такие вяжет.
— Значит, любит, — сказал Георг.
— Хочешь меняться?
Георг прищурился, как бы соображая.
— Примерь, хочешь?
— Идем в уборную, — сказал Георг. Он предоставил смеющимся смеяться: они не должны знать, что на нем нет рубашки.
Когда обмен состоялся, Георг скорее побежал, чем пошел, следуя течению Рейна. Важно выпрямившись, лодочник вышел в новой куртке из уборной и направился к стоявшим у перил; одной рукой он подбоченился, другую поднял для приветствия, и его широкое лицо ясно выражало уверенность в том, что он еще раз кого-то ловко надул.
Остаться в ней все равно было бы опасно, думая Георг; но и менять — тоже опасно.
Ну, как вышло, так и вышло.
Вдруг кто-то рядом окликнул его:
— Эй! — С ведерком и удочками за ним шел, подпрыгивая, Щуренок, легконогий, словно мальчонка. — Куда вы направляетесь? — спросил он.
Георг показал прямо вперед:
— Все прямо по берегу Рейна.
— А разве вы не здешний?
— Нет, — оказал Георг. — Я здесь лежал в больнице. Я иду к родным.
Щуренок сказал:
— Если мое общество не обременит вас… Уж очень я человек компанейский.
Георг промолчал. Он еще раз искоса взглянул на Щуренка. Ему с детства приходилось бороться против какого-то странного и тревожного чувства, охватывавшего его, если у человека не все оказывалось в порядке — какой-нибудь вывих в мыслях или в душе или физический недостаток. Только Валлау окончательно излечил его от этого чувства: «Вот тебе живой пример, Георг, как человек может до этого дойти». И мысли опять привели его к Валлау. Неукротимая тоска овладела им. Всей моей теперешней жизнью обязан я ему, думал Георг, даже если бы мне сегодня пришлось умереть!
Щуренок же продолжал болтать:
— А вы уже были здесь на днях, видели этот большой праздник? Все-таки очень чудно. А вы были здесь во время оккупации? Как они тогда скакали по
— Разве это дорога в Голландию?
— Сначала вы попадете в Момбах, где едят одну спаржу. Ваши родственники там живут?
— Дальше вниз.
— В Буденгейме? В Гейдесгейме? Они крестьяне?
— Отчасти.
— Отчасти… — повторил Щуренок.
«Отделаться мне от него? — размышлял Георг. — Но как, черт побери? Нет, всегда лучше вдвоем-втроем… Тогда тебя скорее примут за здешнего». Они миновали разводной мостик над плотовой пристанью.
— Господи, как в обществе время-то бежит, — констатировал Щуренок, словно кто-то обязал его торопить время.
Георг посмотрел вдаль, за Рейн. Там, на острове, совсем неподалеку, стояли в ряд три низеньких белых домика, они прижались к воде. Что-то в этих домиках, из которых средний напоминал мельницу, показалось ему знакомым и манящим — словно там жил кто-то, кто был ему мил. Вытянувшись над островом, перекинулся к дальнему берегу железнодорожный мост. Они миновали его начало, где стоял часовой.
— Красивый мост, — похвалил Щуренок. Георг последовал за Щуренком, который сошел с дороги и зашагал по луговине. Один раз тот остановился и понюхал воздух. — Орешник! — Щуренок нагнулся и собрал несколько орехов в свое ведерко. Георг искал торопливо и судорожно давил орехи каблуком. Щуренок засмеялся: — Да вы, видно, обожаете орехи!
Георг постарался овладеть собой. Он был весь в поту и очень утомлен. Не может же в конце концов этот проклятый Щуренок вечно бежать рядом с ним. Должен же он начать удить где-нибудь.
— Там видно будет, — сказал тот, когда Георг наконец осторожно спросил его.
Начался ивняк, напомнивший Георгу Вестгофен. Тревога Георга все росла.
— Вот! — сказал Щуренок.
Георг остолбенел. Они стояли на косе. Перед ними направо и налево бежал Рейн, «дальше» идти было некуда.
Когда Щуренок увидел изумленное лицо Георга, он рассмеялся.
— А вот я вас и надул, а вот я вас и провел! Зачем так торопились!
Он положил на землю удочки и ведерко и потирал себе ляжки.
— А у меня, по крайней мере, компания была!
Он не подозревал, что секунду назад был на волосок от смерти. Георг отвернулся и здоровой рукой прикрыл лицо. Сделав над собой невероятное усилие, он спокойно сказал:
— Что ж, до свиданья.
— Хайль Гитлер! — отвечал Щуренок.
Но в этот миг ветки ивняка раздвинулись, из них вышел полицейский с усиками и прядью на лбу и весело сказал:
— Хайль Гитлер, Щуренок! Ну, покажи-ка мне свое разрешение на рыбную ловлю.